Название данной статьи весьма условно. Время жизни и творчества К. Д. Ушинского приходится на тот период истории российской науки, когда понятие «культура» только начинает превращаться в значимый элемент отечественного культурсловаря, а соответствующий феномен — в предмет теоретической рефлексии [1]. Вместе с тем, как известно, на формирование научного мировоззрения К. Д. Ушинского большое влияние оказали такие предтечи философии культуры и культурологии, как Дж. Вико, И. Г. Гердер, И. Кант, Г. В. Ф. Гегель, И. Г. Фихте, Ф. В. Й. Шеллинг и др.

В работах советского периода авторы, хотя и уделяли внимание философским и общественно-политическим взглядам К. Д. Ушинского, как правило, делали это исключительно в целях оправдания его идеалистических идей (там, где опровергнуть их не представлялось никакой возможности) и выявления материалистических тенденций в развитии его мировоззрения в целом [2–4]. В последние годы было предпринято несколько попыток комплексного исследования философских взглядов великого педагога, но и в них круг вопросов, связанных с теорией и историей культуры, рассмотрен не был [5–6].

Осознавая невозможность представления исчерпывающего анализа всего наследия Ушинского в рамках одной статьи, мы хотели бы лишь обозначить несколько сюжетов, дальнейшее изучение которых, на наш взгляд, будет ценным как для истории педагогики, так и для истории отечественной культурологии.

Понятия «культура» и «цивилизация» в работах К. Д. Ушинского

Насколько нам известно, К. Д. Ушинский использовал понятие «культура» всего трижды^[1], и во всех случаях это было связано с работой над текстами других авторов.

Первый случай — перевод работы К. Шмидта «Письма к матери о физическом и духовном воспитании ее детей», в которой, в частности, речь идет о культуре органов питания, дыхания и кровеносной системы. Основной корпус данной «культуры» составляют следующие правила: часто чистить зубы; избегать резкого перепада температуры кушаний; носить одежду, не сдавливающую желудок; не переедать и не отвлекаться во время еды на другие занятия; заниматься дыхательной гимнастикой; содержать кожу в чистоте при помощи ванн и омовений [7, с. 119–125]. таким образом, «культура» здесь понимается исключительно как совокупность действий по уходу, развитию, поддержанию в порядке соответствующих систем человеческого организма.

Следует отметить, что изначально данная работа была опубликована в «Журнале Министерства народного просвещения» в 1861 г. (№ 9–12) без указания авторства перевода. Заключение о его принадлежности К. Д. Ушинскому сделано профессором В. Я. Струминским на основе анализа ряда косвенных данных [8, с. 504–506]. Не подвергая сомнению его выводы, заметим, однако, что в своем фундаментальном труде «Человек как предмет воспитания. Педагогическая антропология» К. Д. Ушинский отзывается о работе К. Шмидта весьма категорично: «Читая эту книгу, часто кажется, что слышишь бред германской науки, где могучее слово многостороннего знания едва прорывается сквозь тучу фантазий» [9, с. 43].

Остальные два случая, имеющие для данной статьи особое значение, связаны с обращением К. Д. Ушинского к работе Ф. Э. Бенеке «Руководство к воспитанию и учению». Несмотря на то что ушинский критиковал отдельные идеи этого немецкого философа и психолога, в целом он высоко ценил его работы, считая, что «чтения с преподавателем двух-трех таких сочинений, каковы физиологические лекции Бенеке или Гумбольдтов “космос”», совершенно достаточно для «развития разума и расширения воззрений на жизнь» [10, с. 602].

Первое обращение к понятию «культура» мы находим в главе, посвященной вопросам развития памяти, в том пассаже, где речь идет о сознании как феномене, отличающем человека от всех других живых существ. Напомним, что Ушинский выделял три элемента памяти: «элемент механический, выходящий из свойства нервной системы усваивать привычки; элемент душевный, связывающий ассоциации памяти рассудком, чувством, волей, страстью, и элемент духовный, связывающий их процессом духовного развития человека» [11, с. 425]. Если первые два элемента существуют у многих животных, то последний обеспечивается уникальной способностью человеческого сознания постоянно перестраивать ряды и группы следов, «усвоенных» нервной системой, беспрестанно работать над этим материалом.

Задача воспитания, пишет Ушинский, состоит именно в том, чтобы «выплетать» в душе обширную, стройную и цельную сеть (курсив мой. — О. Я.) их комбинаций. В подтверждение своего взгляда он и приводит следующую цитату: «Вся культура и всякий успех культуры основывается на том, что каждому, уже в самом раннем детстве, сообщаются бесчисленные комбинации (ассоциации следов), не только те, которые комбинированы людьми, поставленными с воспитанником в непосредственное соотношение, но и те, которые накоплялись бесчисленными поколениями человечества в продолжение тысячелетий и всеми народами земли. усваивая эти комбинации, человек приобретает умственное, эстетическое и моральное наследство миллионов и пользуется для своего образования плодами трудов (плодами жизни) возвышеннейших гениев, каких только производила человеческая природа» [9, с. 402; 11, с. 447]^[2].

Таким образом, человек, говоря современным языком, выступает «творцом и творением культуры» в той мере, в какой его сознание способно работать с этим «материалом». Причем речь идет не только о материале собственной культуры, но и о наследии культуры мировой.

Второй случай — цитата из той же работы Бенеке, которую Ушинский, видимо, планировал использовать при определении целей и задач воспитания в III томе «Педагогической антропологии»:

«Культура не есть изобретение злой воли или каприза, которую по произволу можно также отменить, но она необходимо условливается глубочайшими основами человеческой природы. Человеческая природа, в отличие от животной, содержит не только способность к культуре, но также стремление к культуре, которое с неудержимой силой гонит человека к ней, и если б можно было отказаться от культуры, то она опять была бы создана» [13, с. 370].

В тексте самого Ф. Э. Бенеке данный абзац заканчивается следующим предложением: «Отрицать культуру — значит отрицать человеческую природу в ее внутренней сущности» [12, с. 7].

К вопросу о природе человека Ушинский обращался уже в своих ранних работах. В «Лекциях в ярославском лицее», рассуждая о процессе развития человека, т. е. процессе, «которым он ближе и ближе приближается к своей человеческой сущности, к своему человеческому назначению» [14, с. 161], Ушинский приходит к выводу о невозможности этого развития вне общества. В равной степени критикуя односторонние взгляды как идеалистов, так и позитивистов, он объясняет уникальность природы человека единством трех ее сторон: во-первых, «животною природою; во-вторых, инстинктом общественности — исключительною принадлежностью животного человека; и, в-третьих, необходимою потребностью совершенствования развития — потребностью духовного человека, потребностью духа» [14, с. 64].

Эта идея — о биосоциокультурной природе человека — в дальнейшем неоднократно повторялась ушинским в том или ином виде во многих статьях. Наиболее полно, вероятно, она должна была быть развернута в III томе «Педагогической антропологии», в котором, по мнению В. Я. Струминского, автор планировал использовать большой культурно-исторический материал для анализа социально-исторических факторов, определяющих принципиальное отличие психики человека от психики животных [2].

В отличие от «культуры», понятие «цивилизация» используется Ушинским часто (около сотни раз), причем как в переводных работах, так и в собственных. В целом здесь мы встречаем характерное для того времени понимание цивилизации как «государственного быта», невозможного в общинно-родовых сообществах и связанного с определенным типом социально-политических и общественных отношений. Нам представляется важным выделить два лейтмотива, определяющих горизонт использования данного понятия Ушинским.

С одной стороны, противопоставление «цивилизации» и «дикости» как разных уровней (ступеней) развития общества. Прогресс цивилизации — единственный и универсальный путь, по которому должен двигаться любой народ, который хочет избежать стагнации и гибели [15, с. 437].

Причем речь идет не только о разных народах. Даже в разных слоях одного и того же общества уровень цивилизации может быть разным: «…в основу всяких прочных улучшений в народном быте, в основу всякого движения вперед цивилизации сельского населения (курсив мой. — О. Я.) должна, необходимо, неизбежно, лечь народная школа, которая бы … открыла зрение и слух, душу и сердце народа урокам великих наставников человечества: природы, жизни, науки и христианской религии» [16, с. 254].

В этом смысле важной чертой «цивилизации» для Ушинского является не столько формальная специфика государственной, гражданской формы организации жизни общества, сколько идея человечности (в широком смысле слова), противопоставленная варварству. Поэтому, в частности, он утверждал, что «всякий новый шаг цивилизации» в Северной Америке неудержимо должен привести к искоренению рабства, основанного на «нарушении коренного закона христианства» [17, с. 334].

Он выделяет два элемента «цивилизации», которые должны находиться в неразрывной связи: уровень жизни граждан и смысл, ценностное наполнение этой жизни. Одностороннее развитие цивилизации — зло. Научно-технический прогресс (железные дороги, промышленность, «промышленническая литература», «готовые понятия и готовые фразы, сыплющиеся в современное дитя из множества книг и множества уст, прежде чем оно само и самостоятельно успеет подумать о чем-нибудь», постоянное увеличение потребностей и наслаждений [18]) приводит к разрушению нравственности и, в конечном счете, к остановке в развитии, загниванию общества.

Однако это не означает необходимости сохранять и поддерживать патриархальную нравственность. Хотя Ушинский и признает, что в ней содержатся ценнейшие и чистейшие «глубокие следы христианства, которые, может быть, тем глубже, чем древнее», он считает, что остановка в развитии нравственности является также губительной для общества: «Человек вначале как бы раздвояется, и в сердце у него некоторое время уживаются очень мирно патриархальная нравственность в отношении своего семейства и совершенная безнравственность за границею семейства… где над ним существует только право силы, а за ним право всякого рода хитрости и обмана» [15, с. 433–438].

Поэтому для успешного развития общества, по мнению Ушинского, цивилизация, неизбежно разрушая патриархальную нравственность любого народа, должна привносить с собой новую, общечеловеческую нравственность.

С другой стороны, Ушинский неоднократно использует понятие «цивилизация» во множественном числе («цивилизации азиатских народов», «великие цивилизации Востока, Индии и китая» [19, с. 540–542]), а также для обозначения специфики «европейской цивилизации», «русской цивилизации», «цивилизации Северной Америки» и пр. При этом интерес для Ушинского представляют не только локальные цивилизации прошлого и настоящего, но и все типы исторических обществ.

Понятие «народность» и типология культур

Ю. Асоян отмечает, что понятие «народность» — «один из важнейших моментов формирующегося в середине прошлого столетия русского культурсловаря» [1, с. 91]. Для К. Д. Ушинского в трактовке этого понятия ключевую роль играло представление об уникальном «духе» каждого народа, сформировавшееся под влиянием работ В. Гумбольдта, И. Г. Гердера, Г. В. Ф. Гегеля и др.

С одной стороны, этот «дух» понимается им как уникальная и самобытная общность характера народа, зависящая от «одинаковости происхождения, от одной местности, занимаемой этим обществом, и, наконец, от одинакового исторического положения» [14, с. 69]. Формирование «народности» связано с переходом от семейно-родовой общины к возникновению племен, где «человек связывается с другими уже не чувствами, не числом, а мыслью, единством языка, единством религии, единством той земли, на которой они живут и оразноображенное единство которой выражают в оразноображенном единстве своего характера» [20, с. 165]. В этом контексте то значение, которое Ушинский придавал изучению родного языка, было, очевидно, обусловлено в большей степени философией языка Гумбольдта, нежели эстетическими идеями славянофилов. язык есть дух народа: не только его лексический состав, но и вся его структура неотделимы от специфики мировоззрения, системы восприятия и освоения мира, определяющей уникальный дух каждого народа.

С другой стороны, народность понимается как источник жизни общества в истории, та идея, благодаря которой разные исторические общества «являются отдельными, самостоятельными личностями (курсив мой. — О. Я.) в развитии всего человечества» [14, с. 66].

Со временем «обычаи множатся, дробятся, забываются, находят себе противоречие в новых образах действий, происходящих или из случайностей исторических, или от влияния новых местностей и случайных характеров на характеры членов общества»; «язык распадается на ветви, наречия и подречия; религия на различные культы, обычаи; и весь характер народный вместе с разрождением и расселением народа разнообразится, распадается». На этом этапе народ может забыть «свою» идею, свою историческую роль. И в этом случае он «должен удалиться со сцены»: «Народ без народности — тело без души, которому остается только подвергнуться закону разложения и уничтожиться в других телах, сохранивших свою самобытность» [21, с. 161].

Чтобы этого не произошло, недостаточно только страны и народа «со своим особенным характером». Необходимо еще и наличие «исторического разума»: концентрированного смысла, идеи [14, с. 78]. Причем здесь речь уже не идет о некой общечеловеческой идее. у каждого народа она должна быть собственной: «История не терпит повторений и подражаний» [14, с. 117].

Критикуя как западников, так и славянофилов, К. Д. Ушинский обвиняет их в стремлении «разрушить самостоятельность русской жизни, уничтожить нас как народ, отняв у нас наш отличительный тип (курсив мой. — О. Я.), вырвать идею из нашей жизни, разрушив великую цель в истории» [14, с. 117]. По его мнению, «идея» назначения России скрывается в связи «быта патриархального с государственным, азиатского — с европейским»: «Это соединение дает нам самостоятельный тип, делает самостоятельным в кругу других, а без этой самобытности нет для народа жизни в истории» [14, с. 117]^[3].

На основе этого дуализма феномена народности (как объективно существующего самобытного «характера народа» и как исторической идеи, «силы развития», определяющей судьбу народа в истории) Ушинский выделяет четыре группы народностей:

• «народности, слишком слабые для самостоятельного исторического развития и осужденные на поглощение другими народностями» («краснокожие Америки, эскимосы, негритосы и др.»);

• «народности, еще дожидающие своей очереди, чтобы войти в область истории» (народности, достаточно сильные, «чтобы внести в историю новую деятельную личность, но которые, по той или другой географической и исторической причине, не вошли еще в область истории»);

• народности, уже вышедшие из области истории и «догнивающие свой век» (Греция после Александра Македонского, современный Ушинскому Китай);

• «народности современно-исторические» [15, с. 435–437].

Таким образом, мысль Ушинского развивалась в том же направлении, которое одновременно с ним привело Н. Я. Данилевского к созданию известной концепции культурно-исторических типов^[4] и, чуть позже, к появлению концепций О. Шпенглера и Тойнби.

Идеи прогресса и вариативности в истории культуры, как уже было сказано выше, рассмотрение специфики культурно-исторического контекста развития человечества должно было, вероятно, составить часть содержания III тома «Педагогической антропологии». Вместе с тем и в опубликованных работах К. Д. Ушинского можно выделить несколько сюжетов, относящихся к области исторической культурологии.

Во-первых, это круг идей, связанных с развитием каждого конкретного исторического общества. Ядром здесь выступала концепция народа как «общественного организма», снова вошедшая в актуальный для того времени философскотеоретический дискурс благодаря работам И. Канта, Г. В. Ф. Гегеля, Ф. В. Шеллинга, Г. Спенсера и др.

В своем развитии общество проходит ряд ступеней: от семьи через род и племя к гражданскому обществу и государству. При этом «ступени, по которым развивается организм общества, не умирают, но входят одни в другие, так что низшие отдают высшим все, что не принадлежит им, и оставляют себе одну только сущность» [20, с. 202–204]. Все высшие ступени (высшие сферы жизни общества), в свою очередь, уже содержатся в низших, «но только почти в одной возможности».

Выражаясь современным языком, принцип этого развития заключается в постепенном переходе от синкретизма всех сфер культуры (политической, экономической, религиозной и пр.) к системно-функциональной их организации. Первый тип соединения Ушинский называет «химическим», а второй — «органическим», оговариваясь, что «эти выражения заимствованы из естественных наук потому, что для выражения различных родов соединений мы других выражений не имеем» [20, с. 203]. Второй круг идей связан с поиском общей логики развития человечества в целом.

Можно сказать, что Ушинский в некотором смысле разделял идею прогрессивного развития человечества. Однако этот прогресс обеспечивается не за счет стремления к некой трансцендентной идее, задающей единственно верный вектор развития, а за счет самой природы человека и вытекающих из нее объективных законов существования общества.

Духовная потребность человека в развитии, подпитываемая культурным наследием различных народов и эпох, непосредственно влияет и на развитие форм общественных организмов (поиск новых форм, адекватных новому содержанию). Именно это, по мнению Ушинского, «сделало из Европы вторую ступень в развитии человечества и дало истории Азии смысл одного великого исторического периода, выполнявшего свое назначение» [19, с. 541–542].

Ни о том, что является идеалом этого развития, ни о том, какими могут быть его следующие ступени, Ушинский не пишет. В материалах к III тому «Педагогической антропологии», ведя заочный спор с Бенеке о цели воспитания, он, отчасти цитируя, отчасти излагая своими словами, приводит следующий фрагмент из работы «Руководство к воспитанию и учению»: «“О всеобщей врожденности такого идеала при нынешнем состоянии психологии не может быть и речи”… Но если этот идеал делается, то где же ручательство, что тот, который мы составили, — настоящий?» Далее в скобках следует комментарий-восклицание самого Ушинского: «А я спрошу: есть ли настоящий?» [13, с. 369].

В контексте данного раздела показательно, что фрагмент, пересказанный Ушинским своими словами, — это вторая часть предложения, начинающегося у Бенеке следующим образом: «Успехи культуры, вообще, идут отнюдь не по прямой линии к совершенству, а окольными путями и нередко даже с возвратными отступлениями…» [12, с. 6].

Действительно, идеи Ушинского о судьбе разных народностей в истории свидетельствуют о том, что он был склонен представлять развитие человечества скорее как нелинейный многовариантный процесс. Наиболее ярко эта идея просматривается, конечно, в его работе «О народности в общественном воспитании».

Как правило, исследователи-педагоги обращают особое внимание на представленные в ней выводы о принципиальном своеобразии систем народного воспитания, невозможности их заимствования одним народом у другого и пр. Часто в дополнение указывают, что при этом Ушинский осуждал желание некоторых реформаторов «поставить нашу школу непременно не так, как у людей, “до горы ногами”» и считал, что «опыт других народов в деле воспитания есть драгоценное наследие для всех» (см., напр.: [22, с. 73]).

На наш взгляд, культурологическая ценность данной работы состоит как раз в предпринятой Ушинским попытке найти теоретическое обоснование возможности непротиворечивого единства двух позиций: концепции всечеловеческой истории, с одной стороны, и индивидуального пути развития отдельных народов — с другой.

Результатом стала идея исторического единства происхождения разнообразных педагогических систем Европы. Анализируя общее и особенное в воспитательных системах разных народов Европы, Ушинский приходит к выводу, не потерявшему актуальности для культурологической мысли и сейчас: «…обращаясь к истории, мы видим, что все эти разнородные системы — ветви одного могучего растения, семя которого было посеяно общей для всех христианской церковью» [21, с. 71].

Литература

1. Асоян Ю., Малафеев А. Открытие идеи культуры (Опыт русской культурологии середины XIX — начала XX веков). М.: ОГИ, 2001. 344 с.

2. Струминский В. Я. Очерки жизни и педагогической деятельности К. Д. Ушинского. М.: Учпедгиз, 1960. 347 с.

3. Лордкипанидзе Д. О. Педагогическое учение К. Д. Ушинского. М.: Учпедгиз, 1950. 368 с.

4. Гончаров Н. К. Педагогическая система К. Д. Ушинского. М.: Педагогика, 1974.

5. Бельский В. Ю. Философско-антропологическая теория К. Д. Ушинского. М.: Московский ун-т МВД России, 2003. 264 с.

6. Зацепин А. В. Философские идеи К. Д. Ушинского. Мичуринск: ФГБОу ВПО «МГПИ», 2012. 157 с.

7. Шмидт К. Письма к матери о физическом и духовном воспитании ее детей // Архив К. Д. Ушинского: в 4 т. / Акад. пед. наук РСФСР, Ин-т теории и истории педагогики. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1961. т. 3. С. 110–248.

8. Архив К. Д. Ушинского: в 4 т. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1961. т. 3. 534 с.

9. Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания (Опыт педагогической антропологии). т. I // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1950. т. 8. С. 11–679.

10. Ушинский К. Д. Письма о воспитании наследника русского престола // Архив К. Д. Ушинского: в 4 т. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1962. т. 4. С. 573–603.

11. Ушинский К. Д. Главнейшие черты человеческого организма в приложении к искусству воспитания // Архив К. Д. Ушинского: в 4 т. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1961. т. 3. С. 251–491.

12. Бенеке Ф. Э. Руководство к воспитанию и учению. Ч. 1: Руководство к воспитанию. СПб.: Изд. А. Черкесова и К°, 1875. [8], XVI, 406 с.

13. Материалы к 3-му тому «Педагогической антропологии» // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1950. т. 10. С. 53–622.

14. Ушинский К. Д. Лекции в ярославском лицее (1846–1848 гг.) // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1948. т. 1. С. 51–120.

15. Ушинский К. Д. О нравственном элементе в воспитании // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1948. т. 2. С. 425–488.

16. Ушинский К. Д. Вопросы о народных школах // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1948. т. 2. С. 250–262.

17. Ушинский К. Д. Труд в его психическом и воспитательном значении // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1948. т. 2. С. 333–361.

18. Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания (Опыт педагогической антропологии). т. II // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1950. т. 9. С. 13–562.

19. Ушинский К. Д. Магазин землеведения и путешествий. Географический сборник, издаваемый Николаем Фроловым, т. II // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1948. т. 1. С. 512–554.

20. Ушинский К. Д. О камеральном образовании (Речь на торжественном собрании лицея 18/IX 1848 г.) // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1948. т. 1. С. 121–249.

21. Ушинский К. Д. О народности в общественном воспитании // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: в 11 т. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1948. т. 2. С. 69–166.

22. Гончаров И. Ф. К. Д. Ушинский и русская национальная школа // Universum: Вестник Герценовского университета. 2009. № 3. С. 69–79.

Примечания

[1] Не считая повторов, связанных с предварительной публикацией К. Д. Ушинским материалов к «Педагогической антропологии» в виде статей.

[2] К. Д. Ушинский работал с немецким изданием этой работы. В переводе Н. Х. Весселя этот фрагмент звучит следующим образом: «Образование и его развитие в народе состоят именно в том, что каждому человеку с раннего детства сообщаются постоянно бесчисленные комбинации этого рода; и притом не только от лиц, непосредственно его окружающих, но и от предшествующих, иногда за тысячи лет живших поколений, от всех народов земли получает он собранные ими бесчисленные богатства. Перерабатывая эти богатства в себе, миллионы людей в свою очередь увеличивают их в умственном, эстетическом, нравственном и др. отношениях; и этот труд, включающий в себя и труд наиболее выдающихся представителей человеческого рода в духовном отношении».

[3] Отметим, что специфика этого типа — это еще не сама идея, идея лишь «скрывается» в ней. Двенадцать лет спустя в «Письмах о воспитании наследника русского престола» К. Д. Ушинский признается: «Но, может быть, вы спросите меня, что такое русские убеждения? Знаю ли я их? Где их отыскать? — На это я отвечу вам: что я их не знаю, что я их не нашел, но что они должны быть, что они чувствуются сердцем и что если их можно найти, то, конечно, уже не за границей» [10, с. 578].

[4] Хотя работа Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» была опубликована в журнале «Заря» в 1869 г., за год до смерти К. Д. Ушинского, мы не нашли информации о том, мог ли последний быть с нею знаком. Вместе с тем сам Ушинский был достаточно яркой фигурой своего времени, и Данилевский не мог не читать его статью «О народности в общественном воспитании», опубликованную в 1857 г. и одобрительно встреченную обществом.

Источник