Понятие «личность» занимает значительное место в педагогическом наследии К. Д. Ушинского. Его педагогику нередко называют «педагогикой личности». Тем не менее отдельного сочинения, посвященного этому вопросу, у педагога нет. Получить представление о взглядах Ушинского на личность и ее роль в педагогическом процессе можно только путем систематизации его высказываний из разных сочинений.

Термин «личность» встречается более чем в 30 работах педагога. Чаще всего это эпизодические упоминания, когда этот термин используется в его «обиходном» значении^[1]. Более развернутые рассуждения о личности, в том числе в интересующем нас антропологическом контексте, можно встреть в таких работах Ушинского, как «Лекции в Ярославском лицее» (1816–1848), «О камеральном образовании» (1848), «О пользе педагогической литературы» (1857), «Три элемента школы» (1857), «О народности в общественном воспитании» (1857), «Труд в его психическом и воспитательном значении» (1860), незаконченный очерк «Личность» (1860), «О нравственном элементе в воспитании» (1860), «Родное слово» (1861), «Проект учительской семинарии» (1861), «Педагогические сочинения Пирогова» (1862), «Человек как предмет воспитания: Опыт педагогической антропологии» (1867, 1869).

В указанных трудах понятие «личность» рассматривается в нескольких аспектах: правовом, общественном, антропологическом, воспитательном (как влияние одной личности на другие). Юридический подход к выяснению содержания понятия личности используется в тесной связи с антропологическим, когда через правовые категории педагогу удается выйти на существенные свойства личности. В рассуждениях о понятии «личность» Ушинский также часто использует самонаблюдение. Этим приемом педагог особенно широко пользуется в своем главном труде — «Педагогической антропологии».

При анализе рассуждений Ушинского в первой части статьи (разделы I–III) внимание уделяется определению личности, ее существенным свойствам, а также соотношению понятий «личность» и «природа» (видел ли педагог в личности нечто большее, нежели совокупность явлений психики и сознания). Кроме того, там, где это необходимо, отмечается динамика взглядов педагога по рассматриваемому вопросу. Во второй части (разделы IV–VI) изложены взгляды Ушинского на понятие «личность» в правовом и воспитательном аспектах, а также рассматриваются размышления педагога о народе как коллективной исторической личности.

I. Определение личности, ее свойства. Два подхода к пониманию личности

О понятии личности Ушинский рассуждает уже в своих ранних работах — «О камеральном образовании» и «Лекциях в Ярославском лицее». К определению личности педагог приходит через термин «лицо», который имеет свои истоки в римском праве. Ушинский напоминает, что «именно в Риме развилось вполне понятие лица»^[2], однако лицом был только римский гражданин. Таким образом, в древнем мире понятия «человек» и «лицо» были отделены друг от друга: «…всякое живое лицо было человеком, но не всякий человек был лицом»^[3]. «Навек слила эти понятия»^[4] христианская религия. Здесь автор, очевидно, имеет в виду тот факт, что античное понятие «лицо» (прóсопон), означавшее нечто внешнее, описательное, преходящее — юридическую роль, театральную маску^[5], в богословии IV в.^[6] было соединено с понятием «ипостась» (ипóстасис). «В языке обыденном это слово (ипостась. — Е. Н.) значило “существование”, но у некоторых стоиков оно приняло значение отдельной субстанции, значение индивидуального»^[7], в том числе «человек». Таким образом, произошло отождествление внешнего, описательного понятия «лица» («персоны») и понятия «ипостаси», имеющего онтологическое наполнение. В рассматриваемых работах термины «личность», «лицо» и «я» Ушинский использует как взаимозаменяемые^[8].

Отталкиваясь от античного значения термина «лицо», Ушинский дает определение личности: «В гражданской сфере человек является вполне лицом — persona, лицом отдельным, исключающим всякое другое, так что это исключение является ближайшим определением личности (курсив мой. — Е. Н.)»^[9]. «Сущность личности состоит в том, чтобы быть исключительной»^[10].

Личности принадлежат свободная воля и разум^[11], свободная воля связана с чувством самоудовлетворения, разум — с чувством справедливости (т. е. совестью).

Чувство самоудовлетворения Ушинский относит к области действия свободной воли, основываясь на понятиях развившегося в Риме гражданского права. В гражданской сфере человек «преследует свои частные, исключительные, гражданские интересы, которые он стремится выполнить только для себя. Здесь он высказывает только свою волю, достигает только своих выгод, “я” и “мое” — первые слова в этой сфере»^[12]. Педагог поясняет, что «по самой своей природе человек, как существо со свободною волею, имеет право на такую самостоятельную жизнь, на такое исключительное преследование своих интересов и носит в себе требование и средства самоудовлетворения, как мы назовем чувство, руководящее человеком в этой частной сфере его действий»^[13].

Право самоудовлетворения, обусловленное живущим в человеке чувством самоудовлетворения, педагог практически отождествляет с личностью, с ее нераздельностью, исключительностью, свободой: «И никто не может отказать человеку в этом праве самоудовлетворения — в нераздельности, исключительности, свободе его личности, — никто, ибо отрицающий это право сам бы уничтожил всякую силу своего отрицания. Эта свободная воля есть основа всей человеческой деятельности; только признавая ее, можно требовать отчета от человека в его деяниях»^[14].

Употребление термина «свободная воля» свидетельствует, что никакого сомнения в его правильности у Ушинского в начале педагогической деятельности не было^[15]. Он использует этот термин как само собой разумеющийся, считает свободную волю принадлежностью личности (применяя термины «лицо», «личность» как взаимозаменяемые): «Обладатель свободной воли есть лицо — persona — и имеет право на признание своей личности, своей свободной воли от всякого другого лица». Ушинский подчеркивает, что, только признавая свободную волю в человеке, можно требовать от него отчета во всех его деяниях. Именно в наличии свободной воли заключается коренное отличие действий человека от действий животного, «как бы умны и расчетливы они ни были».

Теснейшую связь личности и свободной воли Ушинский видит в перенесении в христианстве античного понятия лица на всякого человека: «Строгий римлянин… возвышал понятие гражданина до этой неограниченной свободной воли, а мир христианский перенес такое понятие на всякую человеческую личность и тем сделал это необходимое условие человека еще независимее, ибо в Риме оно зависело от понятия гражданина, в мире же христианском достаточно быть человеком, чтобы иметь право признания своей личности, своей исключительной воли».

С понятием свободной воли, с отсутствием в ней степеней, педагог связывает идею равноправия: «…всякое лицо равно другому лицу, как всякая свободная воля равна другой свободной воле. Свободная воля может только быть или не быть, а не может быть более или менее. Одно лицо может обладать большими средствами для достижения своей цели, но всякое — обладает одинаковым правом на достижение их, ибо всякое — имеет и одинаковой степени свободную волю, которая не имеет степеней. Оттого-то в гражданской сфере все лица равны — в этом смысле и наше законодательство объявляет всех равными перед законом».

Итак, под чувством самоудовлетворения педагог понимает свободную деятельность человека, направленную на удовлетворение его потребностей, что является необходимой основой его личности, его «я». Ушинский подчеркивает, что чувство самоудовлетворения само по себе не является ни злым, ни добрым, хотя и может быть источником и того и другого, что оно «только необходимая основа всякого “я”, без которого оно не будет человеческим».

Связанному с волей чувству самоудовлетворения Ушинский противопоставляет другую «пару»: совесть (чувство справедливости) и разум. Чувство самоудовлетворения — это сильное влечение, «бесконечная сторона его бесконечного духа» — не разрушает в человеке «гармонии целого», потому что уравновешивается другим чувством — «успокаивающим, устрояющим, спасительным» чувством справедливости — совестью. Действие совести (чувства справедливости), по мнению Ушинского, состоит в том, чтобы подчинить чувство самоудовлетворения законам разума, или, глубже, ввести законы разума «в это чувство самоудовлетворения — в исключительное, собственное “я”, в его личность, не разрушив ее»^[16], т. е. не уничтожив ее свободной воли. «Только разум может повелевать лицом и не уничтожить его свободной воли; ибо разум так же принадлежит лицу, как и свободная воля»^[17].

В приведенных цитатах Ушинский подчеркивает принадлежность свободной воли лицу (личности). В то же время мы видим, что «дух» и «личность» не рассматриваются как разные категории, поскольку чувство самоудовлетворения и разум, с одной стороны, усваиваются личности человека (личность практически отождествляется с чувством самоудовлетворения), с другой стороны — и чувство самоудовлетворения, и связанное с разумом чувство справедливости описываются как составляющие его бесконечного духа.

Совесть (чувство справедливости) педагог характеризует следующим образом. Это бесконечная сторона бесконечного духа человека; совесть есть у всякого — у первобытного человека, у злодея, т. е. она врожденна человеку, «рождается и живет вместе с человеческим сердцем»^[18]. Совесть глубоко укоренена в личности человека, в его «я», поэтому «человек, удовлетворяя чувству справедливости, удовлетворяет самому себе, своему “я”»^[19]. Совесть развивается, ее развитие основано на подчинении законам разума, на сообразности с ними: «…сообразность законов разума с этим чувством не только спасает его от уничтожения, но возводит его на ту высокую ступень, на которой мы видим его у развитых народов»^[20]; у народов неразвитых (первобытных) совесть, по мнению Ушинского, находится в зачаточном состоянии (в силу ее связи с разумом) и «почти ничто в сравнении с чувством удовлетворения своих, по большей части телесных, потребностей»^[21].

«Совесть в своем развитии» Ушинский называет чувством справедливости — «хотением каждому воздавать должное ему»^[22].

Чувство справедливости находит себе опору не только в разуме, но и в окружающей природе, в существующем во внешнем мире порядке вещей. «Это соответствие чувства справедливости с законами разума и законами внешней природы легко объяснить: законы разума и законы внешней природы даны одним и тем же Разумом и истекают из одного и того же Источника, из Высочайше Справедливого Существа — Высочайшей Справедливости»^[23].

В силу соответствия законам разума совесть (чувство справедливости) регулирует чувство самоудовлетворения: «…чувство справедливости, соответствующее законам разума, одерживает верх над чувством самоудовлетворения, регулирует его, ставит его в свои пределы — в пределы справедливости, вводит его в разумную сферу, подчиняет требованиям разума»^[24].

Законы разума, удовлетворяющие врожденному чувству справедливости, находят свое внешнее выражение в праве: «…право гражданское есть такой единый закон разума, развитый в своей части, действуя по которому свободная воля лица, направленная на преследование личных его интересов, может удовлетворять им, удовлетворяя вместе и личному чувству справедливости»^[25]. Таким образом, по мнению Ушинского, гражданское право имеет своим непосредственным основанием свободную волю человека, а своей непосредственной целью — развитие его личности^[26]. Поэтому педагог делает вывод о том, что исключительное развитие права в Риме способствовало исключительному развитию личности, что развитие личности является плодом действия человека в гражданской сфере: «…гражданское право направлено на то, чтобы вполне определить, укрепить и постоянно сохранить исключительную личность человека»^[27]. Интересы этой сферы относятся к развитию «той стороны человеческой природы, которая не может быть разделена и не терпит никакого чужого вторжения, именно личной свободной воли человека, именно так, что эта воля может быть только свободною, неразделенною, или совсем не быть»^[28].

В приведенной выше цитате личная свободная воля, которая ранее упоминалась как неотъемлемая принадлежность лица (личности), предстает как сторона человеческой природы. Выше мы видели, что педагог усваивает чувство самоудовлетворения и чувство справедливости как личности, так и духу человека. По всей вероятности, в период создания своих ранних работ Ушинский не видел необходимости различать категории «личность» и «природа человека»^[29].

Отметим также, что, пытаясь охарактеризовать личность и ее действия, Ушинский использует термин «чувство» («чувство самоудовлетворения», «чувство справедливости»). Это свидетельствует об убежденности педагога в том, что «целостность человеческого существа наиболее полно проявляется через эмоции, чувства (чувствования)»³⁷. Позднее эта идея найдет свое отражение в главном труде Ушинского — «Педагогической антропологии» и позволит современным психологам характеризовать его концепцию личности как духовно-эмоциональную^[30].

Помимо рассуждений о личности как исключительности, обладающей свободной волей, в «Лекциях в Ярославском лицее» можно найти рассуждения и о другом аспекте этого понятия. Личность как исключительность рассматривается педагогом в контексте юридических отношений, и развитие личности напрямую связывается с развитием права. При этом личность выступает как индивидуум (по современной терминологии), как предел дробления человеческого рода на некие единицы, который реализуется через самоутверждение, обособление от других индивидуумов^[31]. В работе «О камеральном образовании» Ушинский использует термин «эгоистическая личность». По-видимому, в этом термине подчеркивается рассматриваемый подход к личности как к исключительности, которая почти отождествляется с чувством самоудовлетворения^[32].

А через рассмотрение общественных отношений Ушинский подходит к несколько иному пониманию личности. Педагог снова говорит о личности в ее развитии. Но возможность развития личности в сфере общественных отношений иная, поскольку эти отношения, в отличие от отношений правовых, способствуют не разъединению личностей, а их слиянию «в едином развитии духа»^[33]. Это следует из самого названия этой сферы — «общественная», которое показывает, что «главное ее свойство есть общить, делать из разных существований одно общее»^[34].

Преследуя свои личные интересы посредством гражданского права, человек «уединяет, обособляет свою личность»^[35]. Но в этом «уединенном преследовании своих интересов»^[36] подлинное развитие невозможно, как невозможно и выполнение «закона Создателя — будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф 5. 48)»^[37]. Однако человек не может не развиваться, «самая существенная, самая человечественная потребность в человеке есть потребность совершенствования, развития»^[38]. Ею человек «резко, недосягаемо»^[39] отличается от животного, которое каким родится, таким и умирает. Закон развития заложен в человека, в его дух Творцом, «без развития человек не будет человеком, а только тем… чем был человек, пока Господь не вдохнул в него вечно развивающейся жизни Своей»^[40]. Благодаря этому закону развития «Божественным (по всей вероятности, здесь имеется в виду «данным Богом». — Е. Н.) духом своим человек приближается к подобию Божию, выполняет закон… быть подобными Творцу нашему»^[41].

По мнению Ушинского, развитие человека невозможно без общения, без общества себе подобных, поскольку человек — это единственный «носитель сознательного духа во всей окружающей бессознательной природе»^[42]. В ней человек не видит ничего подобного своему развивающемуся сознательному духу, и потому в общении с природой не может его развивать. Развитие возможно только в общении «с подобным себе существом — человеком, таким же носителем такого же сознательно развивающегося духа»^[43].

В работе «О камеральном образовании» педагог также обращает внимание на общественный аспект понятия личности, на невозможность признания своей личности без признания личностей других: «…личность человека может только существовать при признании всех личностей»^[44]. Отвержение личностей других ведет к отвержению своей личности: «…если человек будет поступать логически, то, отвергнувши одну личность, он должен будет отвергать и все прочие, следовательно, и свою собственную»^[45]. Здесь мы видим отражение широко распространенного понимания личности как «субъекта социальных отношений»^[46], как «определенности позиции человека в отношениях с другими»^[47], видим «личность-ипостась, которая есть отношение»^[48].

Таким образом, Ушинский показывает нам двойственную природу человека: с одной стороны он — исключительная личность, с другой — носитель духа, общего всему человечеству, развивающегося по одним, непреложным законам^[49]. Две сферы — общественная и гражданская ― находятся как бы в противоположности и предлагают два различных пути развития личности: «одна стремится слить личности в едином развитии духа, другая — обособить, разъединить, исключить их»^[50].

Примиряет эти два противоположных стремления человеческая история, «развитие человека в истории»^[51]. Высшим из обществ педагог называет государство — плод исторического развития общества. Примиряющую функцию современного ему государства Ушинский описывает так: «…в современном государстве человек является личностью отдельною, свободною и вместе живет общею государственною жизнью и, следовательно, тою идеею, которую выполняет она в развитии человечества»^[52]. Именно примирение в человеке противоположных стремлений его двойственной природы педагог считает содержанием развития общества: «…это примирение и составляет развитие общества; оттого-то наши современные общества своею крепостью превышают древние общества»^[53].

Потребность в человеческом обществе Ушинский напрямую связывает с уровнем развития духа в человеке: для человека образованного она «составляет необходимейшую потребность, и удаление из общества для человека развитого то же, что смерть»^[54]. Для подтверждения своей мысли педагог напоминает об изгнании из общества как о форме уголовного наказания, заменяющей смертную казнь. Человек сохраняет свою связь с обществом даже тогда, когда он сам, добровольно, уединяется от общества (например, после сильных нравственных потрясений, прибегая «к уединению как к лекарству»^[55]). Связь с обществом у находящегося в уединении человека состоит в ценностях, общих для него и для того общества, из которого он уединился: «…он не разрывает своих связей с обществом и живет с ним, связанный всем, что только он ценит»^[56].

В работе «О камеральном образовании» мы встречаем дополнение к изложенным выше мыслям об общении с другими личностями, как об условии полноценного развития человека. «Рим создал только одну эгоистическую личность и ее одежду — право собственности; но создать общество на этой основе, соединить эти личности, не уничтожая их, следовательно, соединить их собственным эгоизмом, Рим не мог»^[57]. Это соединение стало возможным только с появлением христианства, в котором человек преобразует, «пересоздает»^[58] самого себя, начинает строить свою жизнь не из эгоизма, а «повинуясь идее любви и самопожертвования»^[59]. Педагог называет таких людей «героями христианской любви к людям»^[60]. Эти герои «преобразовали себя и хотели преобразовать других», «но все общество не могло подняться на такую высоту»^[61].

Как видим, здесь Ушинский проводит те же мысли, что и в «Лекциях в Ярославском лицее», но в несколько ином аспекте — религиозно-нравственном. Идея о примирении противоречивых стремлений в человеке через историческое развитие общества иллюстрируется напоминаем о появлении в определенный момент истории христианской религии, преобразовавшей человека и общество, сделавшей то, что не мог сделать античный мир при всех его великих достижениях. Мысль об общении как могущественном средстве развития человека дополняется существенным уточнением: это общение должно осуществляться в духе христианской любви. При этом становится понятной упоминавшаяся ранее мысль педагога о том, что заповедь «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» (Мф 5. 48) человек не может исполнить без общества, «в уединенном преследовании своих личных интересов»^[62].

Итак, уже в своих ранних работах Ушинский раскрывает два подхода к пониманию личности и ее развитию. Эти подходы были выявлены педагогом на основании анализа правовых понятий и общественных отношений, от которых он перешел в сферу антропологии. Один подход основан на признании существенным свойством личности ее исключительность, другой констатирует невозможность рассматривать одну личность в обособлении от других; один подход предполагает развитие личности через дальнейшее обособление от остальных, другой подчеркивает необходимость общества для полноценного развития личности. Личности свойственна нераздельность, исключительность, свобода, чувство самоудовлетворения, напрямую связанное со свободной волей, и чувство справедливости, укорененное в разуме. Использование применительно к личности термина «чувство» и сближение понятий «дух» и «личность» позволяет характеризовать концепцию личности Ушинского как духовно-эмоциональную уже в ранний период его педагогической деятельности.

II. Соотношение личности и природы

Чтобы пояснить высказывания Ушинского о соотношении личности и природы, необходимо напомнить, что в человеке педагог различал тело, душу и дух (именно это деление стало основой структуры его главного труда — «Педагогической антропологии»). К душевным явлениям Ушинский относил психические явления, свойственные и человеку, и животным, к духовным — свойственные только человеку (эстетические, нравственные, религиозные, дар идеи, дар слова, вера и др.)^[63]. В душевных явлениях Ушинский, следуя общечеловеческому делению, признавал явления сознания, чувства и воли^[64].

В работе «О пользе педагогической литературы» Ушинский пишет о закономерностях развития души в различных личностях, причем душа выступает как некая принадлежность личности, но не сама личность: «Разве душа, как и тело, не имеет своего организма, не развивается по внутренним своим законам, не подвержена уклонениям от нормального состояния? Разве в явлениях душевной деятельности, в развитии души в различных личностях мы не замечаем ничего общего?»^[65]

Еще более ясно мысль о несводимости личности к душевным явлениям высказывается Ушинским в материалах к 3-му тому «Педагогической антропологии». Педагог отмечает, что в человеке существует особое «я», отличное от его мыслей и желаний, и делающее эти мысли и желания предметом своего рассматривания. «Дело в том, что Бэн не признает личности, отдельной от характера (курсив мой. — Е. Н.); а на каком основании? — на основании немыслимости, которую Милль отнес к обильнейшему источнику философских ошибок (см. гл. Fallacy). “Невозможно, — говорит Бэн, — чтобы предмет был что-нибудь более собрания своих собственных свойств; если есть остаток, это значит только, что исчисление было не полно”. Но можно спросить и наоборот, чему же принадлежат эти свойства? Одно другому, что ли? Тяжесть теплоте и т. д.? Но все это бессмыслица. Вопросы психологические нельзя решить метафизически, а только опытом: всякий же чувствует в себе свое особое “я”, отдельное не только от внешнего мира, но и от собственных его мыслей и желаний (курсив мой. — Е. Н.), которые это “я” может делать предметом своего рассматривания, — психический факт, — с него и начинайте»^[66].

В приведенной выше цитате, помимо мыслей и желаний, фигурирует понятие характера. Под характером Ушинский понимает форму проявления чувствований и желаний, независимо от их содержания. Характер Ушинский относит к области воли^[67], которую педагог рассматривает как одну из сил души. И несогласие Ушинского с мнением Бэна, не признававшего личности, отдельной от характера, опять приводит к выводу о том, что здесь Ушинский не отождествляет в человеке личность («я») и душевную деятельность. В работе «О народности в общественном воспитании» встречается выражение «разнохарактерные личности», которое, по-видимому, означает, что личность — это неотъемлемая принадлежность характера, но не сам характер^[68].

В «Педагогической антропологии» Ушинский пишет о громадной памяти как черте характера гениальных личностей, подаривших миру новые открытия и изобретения: «…громадная память… и сильное деятельное воображение… составляют отличительную черту в характере тех личностей, которые подарили мир какими-нибудь новыми открытиями и изобретениями»^[69]. Здесь характер вновь упоминается как принадлежность личности (но не сама личность), а память названа чертой характера личности. Связь характера как проявления воли и памяти в приведенной цитате, по всей вероятности, такова: память развивается от всякого упражнения в произвольном воспоминания; этот процесс способствует увеличению власти воли над нервной системой, которая реализуется при активном воспоминании, когда человек заставляет себя упорно вспоминать что-либо^[70].

С другой стороны, в труде «Педагогическая поездка по Швейцарии» можно встретить утверждение о том, что личность — это и есть характер: «Воспитательное влияние есть влияние развитого характера на характер формирующийся; а характер — это личность человека (курсив мой. — Е. Н.). Вот почему в Швейцарии, желая дать характер учителям народных школ, выбирают с такой осторожностью директоров семинарий, приглашают на эти места именно таких личностей, которые, по своему педагогическому характеру, вполне созревшему и выразившемуся, заслужили общее внимание и уважение»^[71]. Здесь личность предстает как совокупность черт характера, которые встречаются и у других людей, как об этом писал В. Н. Лосский: «Когда мы хотим определить, “охарактеризовать” какую-нибудь личность, мы подбираем индивидуальные свойства, “черты характера”, которые встречаются у прочих индивидов и никогда не могут быть совершенно “личными”, так как они принадлежат общей природе»^[72]. Попытки охарактеризовать личность через общие для других людей свойства можно видеть в таких выражениях Ушинского, как «серьезные, облагороженные наукой личности»^[73], «изболтавшаяся личность»^[74], «Владимир Мономах — эта глубоко славянская и вместе христианская личность»^[75], «капризная личность»^[76], «слабонервная личность», «скромная, не бойкая личность»^[77].

Важные штрихи к понятию личности в педагогике Ушинского, содержатся в незаконченном и написанном в стиле фельетона очерке «Личность».

Педагог разбирает всевозможные внешние приметы личности, фигурирующие в документах, показывая, что личность не имеет никаких внешних примет: «Ни рост, ни толстота, ни нос, ни губы, ни глаза, ни платья, ни бороды, ни пучина на голове не составляют личности»^[78], «какие приметы ни пиши, личности не обозначишь»^[79].

Имя также не составляет сущности личности: «Вот вам самое философское доказательство, что личность не нуждается в имени и что не имя составляет личность. Петр, Егоров сын, Подколенов, как это очень хорошо известно философам благочиния, может вдруг оказаться Сидором, Терентьевым сыном, Блинниковым, хотя все же останется тем же самым Петром... нет, не Петром, да и не Егором; а тем же самым... нет, и не тем самым, а тою же самою личностью... Тьфу, ты, пропасть! как трудно поймать эту личность за хвост, да без помощи полиции даже и вовсе невозможно»^[80].

Чтобы показать, что возрастные изменения оставляют человека той же самой личностью, педагог описывает «его превосходительство», которого «человек», т. е. слуга, наблюдает в течение пятидесяти лет в самых разных видах и ситуациях: «О, люди, т. е. люди в нашем доморощенном смысле слова, знают лучше всех, что такое личность и какие она может проходить превращения, оставаясь все тою же личностью!»^[81]

Итак, «ни имя, ни место жительства, ни род занятий, ни жена, ни дети, ни борода, ни нос, ни зубы, ни даже рубец, положенный на самой личности, не могут отметить личности!.. но если личность не нос, не глаза, не рост, не семья, не имя, не фамилия; если она, словом, не имеет никаких примет, то что же она такое, наконец?»^[82].

От внешних примет, имени, возраста, общественного положения Ушинский переходит к проявлениям внутренней жизни человека — к его мыслям и чувствам, — и показывает, что личность нельзя сводить к совокупности душевных, умственных или иных качеств. «Но не только внешность; но и внутренность человека может меняться, не производя никакой перемены в личности человека (курсив мой. — Е. Н.); не только мысли и чувства (у кого же они проносятся в голове, как облака по небу, не оставляя следа?), но даже самые душевные и умственные способности. Человек может поумнеть, поглупеть, спиться с кругу, совсем одуреть, а личность его останется все та же»^[83].

В разбираемом очерке Ушинский не дает нам ответа на вопрос: «Что же такое личность?», он только умело раскрывает всю сложность проблемы. Сначала на примере телесных примет и имени, потом ― душевных явлений (мыслей и чувств) и возрастных различий педагог показывает, что личность не ограничивается явлениями психики и сознания, поскольку при всех внешних и внутренних изменениях человек остается той же самой личностью.

Тем не менее однозначного вывода о том, что Ушинский ясно различал категории «личность» и «природа человека», видел ошибочность сведения личности к явлениям душевной деятельности, сделать нельзя, поскольку в его трудах содержатся высказывания как за, так и против этого.

III. Чувство и воля как две стороны личности

В творениях Ушинского неоднократно встречаются рассуждения о соотношении воли и личности, точнее — о теснейшей связи личности и воли. В своих ранних работах среди свойств личности Ушинский называл свободу и писал о свободной воле как о принадлежности личности. В «Педагогической антропологии» и материалах к ее 3-му тому он рассуждает о воле как о радикале^[84] личности, говорит о тождественности личности и воли: «Воля, усваивая выражение Шопенгауэра, есть радикал личности и такое же непосредственное ее проявление, как и чувство, включая в это понятие и сознание как одно из чувств. Чувство и воля — две стороны личности»^[85]. Педагог видит теснейшую связь воли и личности и потому уничтожение воли приравнивает к уничтожению личности. «При взгляде Гербарта на образование разума и страсти — всякое решение человека есть не что иное, как математическая форма борьбы сил различных представлений — и не только воля, но и сама личность человека (что, впрочем, одно и то же) (курсив мой. — Е. Н.) совершенно уничтожается»^[86].

Педагог подчеркивает неразрывную связь личности и воли, которая скрывается в самом понятии воли как принадлежности лица^[87]: «Не давая особого названия своей воле, язык народа выказывает сильный психологический такт; ибо уже в самом понятии воли скрывается необходимость ее принадлежности лицу, ее имеющему,— неразрывная связь личности и воли»^[88].

Что касается свободы, то о ней применительно к личности в «Педагогической антропологии» Ушинский не говорит. По всей вероятности, это связано с его пониманием воли и свободы в тот период. Под свободой педагог подразумевал лишь «отсутствие стесняющих преград в той области, в которой в данный момент вращается наша воля»^[89]. Понятие «свобода воли» он считал неверным, поскольку «воля всегда свободна, иначе она не будет волею»^[90]. Подобная мысль в отношении «личной свободной воли» человека встречалась и в ранней работе: «…эта воля может быть только свободною, неразделенною, или совсем не быть»^[91]. Философский термин «свобода воли», означающий выбор между желаниями, мотивами поступков и т. д., Ушинский предлагал заменить термином «свобода души», «ибо этим термином мы хотим означить, что душа, не руководствуясь ничем, может выбирать между мотивами своих поступков, т. е. между своими желаниями, или своими же вырабатывающимися волями»^[92].

Правда, в другом месте «Педагогической антропологии» Ушинский, рассуждая о личной воле как об одном из факторов образования характера, все же допускает наличие термина «свобода воли». Педагог задается вопросом, может ли человек личной волей свободно вырабатывать свой характер, или же содержание этой воли всецело обусловлено наследственными особенностями и влиянием жизни, т. е. человек не может внести в свой характер ничего нового. «Вопрос этот, по самому содержанию своему, относится к третьей части нашей “Антропологии”, где нам придется говорить о свободе воли, которая если и может быть признана, то только как результат самосознания, следовательно, исключительною принадлежностью человека, его духовною особенностью»^[93].

В этих рассуждениях можно увидеть отголоски одного из положений православной антропологии — учения о двух волях прп. Максима Исповедника († 662). Преподобный Максим различал волю природную и волю, принадлежащую личности — гномическую^[94]. Именно гномическая воля позволяет личности совершать выбор между мотивами поступков, способами удовлетворения своих природных желаний, в конечном итоге — между добром и злом. Ушинский, рассуждая о свободе души, которая может выбирать между своими вырабатывающимися волями, о неразрывной связи воли и личности, о том, что в самом понятии воли скрывается ее принадлежность лицу, очень близко подошел к различению в человеке двух воль. Можно сделать предположение, что в «Педагогической антропологии», Ушинский заменил понятие свободы как одной из принадлежностей личности, понятием воли (свободной по самому определению этого понятия, гномической — по терминологии прп. Максима) и являющейся непосредственным проявлением личности.

Отметим также, что, предлагая заменить термин «свобода воли» термином «свобода души», Ушинский оставляет возможность выбора между мотивами душе, а не личности. Здесь явно прослеживается отмеченная Н. И. Лифинцевой «персонификация» души, характерная для педагогической антропологии Ушинского в целом, что является еще одним подтверждением того, что педагог вряд ли полностью разделял концепцию несводимости личности к природе.

Наряду с волей непосредственным проявлением личности Ушинский считает чувство: «Чувство и воля — две стороны личности». Проявление личности через чувство рассматривается педагогом в нескольких аспектах.

Во-первых, Ушинский пишет об этом в контексте свидетельства о содержании души: «Ничто — ни слова, ни мысли, ни даже поступки наши не выражают так ясно и верно нас самих и наши отношения к миру, как наши чувствования: в них слышен характер не отдельной мысли, не отдельного решения, а всего содержания души нашей и ее строя». Именно чувство, возникающее в человеке, со всей достоверность может свидетельствовать об истинном состоянии его душевного строя, о живущих в нем слабостях и пороках. «Часто, например, человеку кажется, что он бескорыстен, доброжелателен в отношении других людей и искренно любит друзей своих, но пусть он внимательно прислушается к тому, каким звуком отзовется его сердце на новость о неожиданном обогащении или возвышении его друга. Если сердце его издаст звук веселый, то он может заключить, что у него действительно доброе сердце и что он искренно любит своего друга, если же звук этот будет печален, то пусть человек изменит мнение о своем сердце и о своем отношении к друзьям».

Во-вторых, к проявлениям личности через чувство относится деятельность сознания. «Способность сравнивать впечатления и, вследствие сравнения, ощущать различие и сходство между ними, а потом, вследствие этого различия и сходства, комбинировать ощущения в представления и отдельные представления в сочетания представлений — есть именно та способность, которую мы можем рационально назвать сознанием»^[95]. Акт сознания в душе начинается только тогда, когда два одновременных впечатления вызовут в ней акт сравнения^[96]. Это сравнение совершается посредством чувства сходства и различия, того чувствования, «посредством которого и в котором совершается вся умственная деятельность человека»^[97]. Поэтому Ушинский относит сознание к чувствам и использует термины «чувство различия и сходства» и «чувство сознания» как синонимы^[98].

Человек обращает свое сознание как на предметы внешнего мира, так и на свои внутренние душевные состояния. «Обращение сознания души на собственные ее душевные состояния» называется самосознанием^[99]. В приложениях к третьему тому педагог отмечает, что именно благодаря самосознанию человек может дойти до своего «я», которое у Ушинского в ряде работ используется как синоним термина «личность», а в современной психологии рассматривается как внутренне ядро личности, ее сознательное начало, одновременно носитель и элемент самосознания^[100]. «Самосознание дает человеку возможность дойти до своего абстрактного и в то же время в высшей степени конкретного “я”, лишенного всякого содержания, а такие “я” все равны, ибо нет между ними различий»^[101].

Таким образом, в более поздних работах принципиальных изменений в трактовке категории личности у Ушинского не произошло, отличие можно видеть преимущественно в терминологии. И в ранних, и в более поздних работах педагог упоминал о «я», сначала он использовал это понятие как синоним термина «личность», позднее — как центр личности, писал о присущем каждому человеку чувстве «я». В ранних трудах Ушинский относил к свойствам личности нераздельность, исключительность, свободу разум, чувство самоудовлетворения (тесно связанное со свободной волей) и относящееся к области действия разума чувство справедливости (совесть), позднее он преимущественно писал о чувстве (в том числе сознании и самосознании) и воле (в том числе характере) как непосредственных проявлениях личности. Т. е. сначала Ушинский выделял в личности такие две характерные стороны, как разум и свободная воля, а потом говорил о чувстве и воле как о проявлениях личности. Если учесть, что действие сознания (разум) педагог относил к области чувств, то становится ясно, что он и в ранних, и в более поздних работах говорит об одном и том же. Наиболее существенное отличие касается понятия свободной воли, в терминологической правильности которого педагог со временем стал сомневаться, подчеркивая, что воля по самой сути этого понятия свободна, и предлагая вместо термина «свобода воли» использовать термин «свобода души».

IV. Правовой аспект категории личности

В наследии Ушинского можно встретить размышления о тесной связи правового и антропологического аспектов в понимании личности, начало которым было положено в его ранних работах. Выше упоминалась идея невозможности признания своей личности без признания личностей других. Эта мысль находит свое преломление в утверждении педагога о том, что каждому человеку врожденно чувство равенства своей личности с другими личностями и что именно это чувство и является основанием понятия равноправия. Равенство человеческих прав вытекает из равенства человеческих личностей^[102]: «Основания права очень просты: “не делай другим того, чем бы ты сам был огорчен”, но ясно, что такое правило основано единственно на врожденном человеку чувстве полного равенства (перед лицом совести, конечно), равенства его собственной личности со всякою другою человеческою личностью…»^[103] «В глубине души всякого человека скрывается это признание равенства его личности со всякою другою личностью; христианство сделало его религиозным законом… Мы, по крайней мере, не можем себе представить человека, который, углубившись в самого себя, не признал бы, что он, как бы он высоко ни был поставлен, — в конце концов только человек, — и с ним равное право на жизнь имеет калека, преступник, нищий и т. д.»^[104]

С врожденным и общим для всех людей чувством равенства личностей Ушинский связывает чувство мести, с которой начинается первобытное право: «В мести есть уже элемент права; потому-то с нее и начинается право всех народов… Оскорбитель, не признавший моей личности, должен быть уравнен со мной, т. е. получить оскорбление как знак того, что он такой же человек, как и я. Он должен почувствовать свою равноправность со мной. Вот психологическое основание в начале всех уголовных кодексов первобытных народов. Зуб за зуб, жизнь за жизнь: ибо всякая человеческая жизнь равна другой… Месть начало законодательства»^[105].

Врожденное чувство равенства личностей и его реализация в законодательстве имеет, по мысли педагога, глубокое воспитательное значение. Ушинский, живший в период отмены крепостного права в России, не мог не видеть губительных последствий крепостничества в деле нравственного воспитания дворян. Об этом он пишет в работе «О нравственном элементе в воспитании». Искажение врожденного чувства равенства всех личностей в сознании дворянином своего превосходства над другой личностью, по мнению педагога, явилось основанием привычки к произволу, т. е. неуважения к гражданским законам и правам других личностей. А неуважение прав других личностей поневоле ведет к неуважению своих собственных прав: «Кто нарушает права другого, тот невольно, в глубине души своей, отказывается от своего собственного. Вот откуда, может быть, проистекала та бесправность отношений, та игра произвола, случая и прихоти, хитрости и силы, раболепства и угодливости, взяток, непотизма^[106] и всякого рода окольных путей, которыми так богата летопись нашей служебной деятельности на всех возможных поприщах»^[107].

Непризнание личности другого человека (раба) в древнем мире вело к другому искажению в нравственной сфере — исчезновению в отношении его чувства стыда: «Известно, напр., как римляне и “римлянки мало стыдились своих рабов”. Древние, уничтожая личность в рабе, вместе с тем теряли в отношении к нему почти всякое чувство стыда»^[108].

Понятие равноправия, вытекающее из равенства личностей, имеет отношение к вопросам равенства полов и прав ребенка. О равенстве полов Ушинский пишет в работе «Одна из темных сторон германского воспитания». Педагог критикует формируемое германской системой образования отношение к женщине как к «думающему хозяйственному прессу для выжимки всего, что можно выжать из всяких тряпок, вареных костей, кофейной гущи, гнилой картофели, чтоб ничто в хозяйстве даром не пропадало»^[109], и подчеркивает, что такое отношение чуждо христианству. «Такое обращение с женщиной как с вещью отзывается мухамеданством и вовсе чуждо христианству. Для христианства мужчина и женщина — личности равноправные, равно самостоятельные и равно ответственные, которых только брак вводит в разноправные между собою отношения»^[110]. Здесь обращает на себя внимание связь идеи равенства личностей с христианством. Выше уже приводились слова педагога о том, что христианство сделало религиозным законом чувство равенства своей личности с личностями других. А в данной цитате равенство личностей, по всей видимости, предстает как реализация этого религиозного закона в общественных и семейных отношениях.

О правах ребенка, вытекающих из признания его личностью, Ушинский пишет применительно к образованию. «Дитя также личность и также требует покровительства законов»^[111]. Здесь педагог имеет в виду проблему получения образования детьми из бедных семей, необходимость законодательной защиты прав ребенка на обучение (в ремесленной школе).

Нарушением прав детской личности считает педагог и внушение детям незрелых, некомпетентных взглядов, влияющих на формирование мировоззрения ребенка. Ушинский сравнивает это с уродованием в физическом плане. Педагог, который, за неимением взрослых слушателей, несет «свою незрелую философию десятилетним детям», не понимает, «каким страшным деспотом он является и как бессовестно нарушает права детской личности. Он бы завопил, конечно, если бы увидал, что взрослый мужлан уродует ребенка, пользуясь избытком своих физических сил, а сам поступает гораздо хуже, останавливая нормальное и свободное развитие детей и злоупотреблением своей умственной силы, мешая им самим выработать самостоятельное миросозерцание из науки и прямых наблюдений над жизнью природы, души и общества»^[112].

Итак, в своих педагогических сочинениях Ушинский рассматривает личность в неразрывной связи с правовыми категориями. С одной стороны, это свидетельствует о юридических истоках понятия личности, а с другой — о том, что некоторые из этих категорий сами имеют истоком личность, ее свойства и проявления.

V. Воспитательное влияние личности

Значительно место в педагогическом наследии Ушинского занимает тема влияния одной личности на другие. Эта тема встречается в нескольких аспектах: как влияние личности воспитателя на личность воспитанника, как различные способы влияние на личность педагога (со стороны руководства школы, через педагогическую литературу) и как влияние исключительных личностей на общество.

Хорошо известны слова педагога о воспитательном значении личности учителя на учеников: «В воспитании все должно основываться на личности воспитателя, потому что воспитательная сила изливается только из живого источника человеческой личности. Никакие уставы и программы, никакой искусственный организм заведения, как бы хитро он ни был придуман, не может заменить личности в деле воспитания»^[113], «без личного непосредственного влияния воспитателя на воспитанника истинное воспитание, проникающее в характер, невозможно. Только личность может действовать на развитие и определение личности, только характером можно образовать характер. Причины такого нравственного магнетизирования скрываются глубоко в природе человека»^[114].

Влияние личности воспитателя на ребенка начинается в младенчестве. Именно в этот период у ребенка образуется первое понятие о человеке, которое потом будет выражаться в его, казалось бы, врожденном отношении к людям. Ушинский подчеркивает, что на самом деле значительное влияние на образование этого понятия оказывают окружающие младенца личности: «Не должно забывать, что первое понятие о человеке, которое впоследствии закрепится словом, образуется в ребенке в бессловесный период его жизни и что на образование этого понятия имеют решительное влияние те первые человеческие личности, которые отразятся в душе ребенка и лягут в основу его будущих отношений к людям. И счастливо дитя, если первое человеческое лицо, отразившееся в нем, есть полное любви и ласки лицо матери. В отношении разных людей к другим людям мы замечаем величайшее разнообразие и много бессознательного, как бы прирожденного; но, конечно, многое здесь не врождено, а идет из периода бессловесного младенчества»^[115].

Ушинский много писал о значении личности учителя в начальной школе (низших училищах и народных школах). Чтобы понять смысл его рассуждений, необходимо вспомнить, что педагог высоко ценил воспитательную роль научного образования. Например, в «Письмах о воспитании наследника русского престола» Ушинский говорил о «душевном и умственном развитии, которое дается наукой»^[116], об «образовании человека наукой»^[117], которое начинается только в юности, когда человек приступает к основательному изучению наук, противопоставлял благотворному воспитательному воздействию научного образования влияние «сухих и незанимательных фактов первоначальной науки»^[118].

В «Проекте учительской семинарии» Ушинский связывает влияние личности учителя с уровнем преподаваемых наук. Педагог подчеркивает, что, поскольку в низших училищах и народных школах науки преподаются на элементарном уровне, они не могут оказывать воспитательного влияния на учеников, и потому основная роль в формировании характера и нравственности учеников принадлежит личности учителя: «…в каждом наставнике, а особенно в тех наставниках, которые назначаются для низших училищ и народных школ, важно не только умение преподавать, но также характер, нравственность и убеждения, потому что в классах малолетних детей и в народных школах больше влияния оказывает на учеников личность учителя, чем наука, излагаемая здесь в самых элементарных началах»^[119].

В работе «Три элемента школы» Ушинский излагает следующие условия наиболее эффективного воздействия личности учителя на учеников младших классов:

• соединение двух элементов школы, воспитательного и учебного, в одном лице: «Главный воспитатель должен быть главным учителем и преподавать самый воспитывающий, центральный предмет, вокруг которого все остальные группируются. Ученье есть могущественнейший орган воспитания, и воспитатель, лишенный этого органа, потеряет главнейшее и действительнейшее средство иметь влияние на воспитанников»^[120];

• совместное проживание учителя и учеников (в закрытом учебном заведении): «Главный воспитатель или начальник школы должен в строгом смысле слова жить с воспитанниками, чтобы иметь влияние на них не только словами, но и примером»^[121];

• малое число воспитанников (чтобы ни один из них не мог ускользнуть от личного наблюдения влияния главного педагога, т. е. 100–150 учеников): «Обширность и многолюдство учебного заведения никогда не должны превышать пределов возможности личного наблюдения и влияния главного воспитателя»^[122];

• главный воспитатель по отношению к остальным должен быть не только начальником, но и старшим товарищем, «чтобы они связаны были между собой как люди одной профессии, идущие по одной дороге»^[123];

• главный воспитатель не должен заниматься хозяйственной деятельностью^[124];

• в младших классах воспитатель должен вести почти все предметы и заниматься классом 3–4 года^[125] (этот принцип реализован в современной начальной школе).

В других работах Ушинского можно найти развитие приведенных выше принципов. Так, педагог показывает вред отделения воспитательной части от учебной и распределения преподавания между разными учителями в начальной школе: «При таком распорядке никто обыкновенно не считает себя обязанным познакомиться поближе с учениками, никто не признает за собою ответственности за общий ход воспитания. Различные личности, часто с совершенно противоположными характерами и направлениями, проходят перед детьми в продолжение дня, и никто из них не оказывает на детей того личного воспитательного влияния, которое всего важнее в первоначальном воспитании»^[126].

Рассуждая о народных школах, Ушинский отмечает еще два момента, относящиеся к влиянию личности учителя на учеников:

• через живую личность учителя необходимые народу знания распространяются и усваиваются лучше, чем через книги^[127];

• личность учителя должна служить образцом, ступенью для поднятия умственного, нравственного и религиозного состояния крестьян^[128], а также связующим звеном между народом и образованным миром^[129].

Признавая огромную воспитательную роль личности учителя, Ушинский задумывался и о том, каким образом общество может воспитывать педагогов должного уровня. Педагог видел несколько способов воздействия на воспитателей. Выше мы упоминали влияние «главного воспитателя»^[130] на остальных педагогов, для которых он должен быть товарищем. Кроме того, воздействовать на педагогов можно через педагогическую литературу и педагогическое воспитание. «Но если личность воспитателя значит все в деле воспитания, то каким же образом можно действовать на личность иначе, как не путем свободного убеждения — путем педагогического воспитания и путем педагогической литературы»^[131]. В приведенной цитате обращает на себя внимание мысль о том, что на личность можно воздействовать не иначе, как только путем свободного убеждения. По всей видимости, она обусловлена таким свойством личности, как свобода, которое Ушинский выделял в своих ранних работах^[132].

Очень часто педагог говорит об исключительных личностях, об их воспитательном влиянии как на учащихся, так и на общество в целом. Например, «Декарт и Бэкон, эти две личности, отделившие новое мышление от средневекового, имели большое влияние на ход наших идей: индуктивная метода последнего привела нас неудержимо к дуализму первого»^[133]. «Великие люди народа и великие события его истории могут быть по справедливости названы в этом отношении (в изменении народного характера. — Е. Н.) воспитателями народа; но и всякий сколько-нибудь самостоятельный характер, всякая сколько-нибудь сознательная самостоятельная жизнь как посредством наследственной передачи, так и посредством примера принимает участие в воспитании народа, в развитии и видоизменении его характера»^[134].

Педагог советовал знакомить учащихся с выдающимися личностями, в том числе через книги (хотя это и менее эффективно, чем непосредственное общение): «В заключение следует коротко познакомить девиц с наиболее выдающимися личностями и направлениями в истории воспитания и дать список замечательнейших педагогических сочинений с кратким изложением значения и направления каждого»^[135]; «Книжные примеры, без сомнения, действуют далеко не так сильно, как жизненные, однако же действуют; особенно если у мальчиков образовалась привычка много жить воображением. Но, чтобы рассказ о какойнибудь личности вызвал у дитяти стремление подражать, для этого необходимо живое описание и именно в действии: маленькие же герои, обыкновенно отличающиеся в азбуках и книгах для детского чтения, без сомнения, не оказывают никакого действия».

Замечательный образец воспитательного влияния личности педагога Ушинский видел в педагогической деятельности Н. И. Пирогова. В рассуждениях Ушинского о влиянии на воспитанников личности Пирогова обращает на себя внимание анализ причин этого явления. Ушинский подчеркивал, что в основе глубокого воспитательного воздействия Пирогова лежит цельность его души, отсутствие в нем двуличия, неискренности. Цельность души педагога — залог цельности души воспитанника, основа истинного воспитания и самовоспитания: «…кто не торгуется с самим собой и готов всегда, во всей целости своей души, решиться на то или другое, без задних мыслей, без скрытых, не выдавшихся наружу чувств, без обманчивых фраз, — только тот способен идти по дороге самоусовершенствования и вести по ней других. Как самовоспитание человека, так и воспитание дитяти — не внешняя полировка, а истинное, проникающее всю душу воспитание, — основываются на этой цельности, полной прозрачности и беззаветной искренности души. Когда ребенок начинает уже хитрить, обманывать себя и наставника; начинает играть роль перед самим собой и перед другими; когда душа его раздвоится, — тогда воспитанию предстоит уже многое исправлять: оно должно снова вывести дитя на открытую дорогу полной искренности. Но искренность вызывается только искренностью; вот почему не только в воспитаннике, но и в воспитателе полная искренность души есть единственный прочный залог действительного, а не призрачного успеха воспитания; вот чем объясняется и то огромное воспитательное влияние, которое имела личность Н. И. Пирогова в недолгие годы его педагогической карьеры»^[136].

В работе «О нравственном элементе в воспитании» Ушинский говорит о явлении, противоположном цельности — о нравственной раздвоенности, т. е. наличии в одной и той же личности противоположных и, казалось бы, несовместимых нравственных качеств, например когда строгое соблюдение религиозных обрядов или патриотизм сочетаются с жестокостью, ложью, казнокрадством. Ушинский упоминает о раздвоенности в нравственной сфере^[137], душе, убеждениях, личности, природе как о взаимозаменяемых понятиях (см. курсив ниже) и при этом подчеркивает, что это раздвоение может быть бессознательным. «Характеристических черт раздвоенности нравственной сферы мы находим еще много не только в нашем простом народе, но и в верхних слоях общества… Дело здесь не в том, что та или другая личность плутует и поступает бессовестно, — от плутов и бессовестных людей не избавит совершенно никакое образование; но в том, что в одной и той же личности соединяются благочестие и плутовство, бессовестность и совестливость, беспощадный эгоизм и иногда геройское самопожертвование в пользу своей семьи»^[138]. «Вот именно постройке этой-то гибельной стены, возможности этой раздвоенности в душе должны противодействовать как нравственные наставления духовных пастырей, так и нравственно-религиозное воспитание детей, в основании которого положена религия, наука и жизнь — проникшие друг друга и составляющие одно целое»^[139]. «Мы говорим здесь только о бессознательной, добросовестной раздвоенности наших убеждений, а не о том преднамеренном религиозном лицемерии, в котором нет никаких убеждений»^[140]. «Нам рассказывали про одного помещика, который, снарядив двух сыновей своих в Севастополь, потом и сам пошел вслед за ними; а между тем этот человек составил себе состояние на службе самыми подозрительными средствами; явление, к сожалению, весьма возможное. Вот на уничтожение этой-то раздвоенности нашей природы должно преимущественно действовать воспитание»^[141].

Ушинский подчеркивает, что в силу глубокого влияния одной личности на другие нравственная раздвоенность и лицемерие наставников оказывают губительное действие на общество и подрастающее поколение: «Религиозный лицемер, в сущности, хуже всякого атеиста: один только отвергает святыню, а другой торгует ею для достижения своекорыстных целей, и неверия глубже неверия лицемера быть не может. Атеист непременно верит во что-нибудь, религиозный лицемер ни во что не верит и действует на общество гибельнее всякого атеиста. Сколько юных благородных сердец, встречаясь с отвратительным лицемерием, именно потому уклонилось от религии!»^[142]

Рассматривая рассуждения Ушинского о влиянии исключительной личности на общество, нельзя не сказать и о том, какое значение в деле формирования общественного мнения в Европе педагог предавал личности Спасителя. Ушинский видел, что сознательно или бессознательно общественное мнение руководствуется тем идеалом человеческой жизни, который был дан Христом: «Начиная с разных точек, предлагая различные средства, избирая различные пути, все мы, если только мы искренни, стремимся к одному и тому же: к тому идеалу человека в человеческой жизни, который нам изображен в личности Спасителя, ибо этот образец стал основой всей европейской истории»^[143]. Причем это «единство нравственного критериума»^[144] относится даже к материалистам, теория которых, по мнению педагога, «служит могучим оправданием чувственности, эгоизму, рабству, деспотизму, первенству людей по телесному устройству, первенству по расам, полам, возрастам, угнетению бессильного сильным»^[145], а нравственные стремления «часто направляются именно к тому идеалу человека, который изображен на страницах Евангелия, вечно юных, вечно новых для Европы»^[146].

Таким образом, по мнению Ушинского, воспитательное влияние личности очень широко, оно может простираться как на целые общества, так и на личность отдельного человека в разном возрасте и разном социальном положении. Педагог не объясняет механизма это могущественного влияния, он лишь со свойственной ему психологической проницательностью описывает его условия и многочисленные проявления. Отметим также, что в рассуждениях Ушинского о воспитательном влиянии личности отражено еще одно относящееся к ней понятие — целостность, или цельность, имеющая решающее значение для успешной деятельности наставника.

VI. Народ как историческая личность. Личность и общество

В педагогическом наследии Ушинского понятие личности встречается не только в отношении отдельного человека, но и в отношении общества людей, в первую очередь — народа: «В силу особенности своей идеи, вносимой в историю, народ является в ней исторической личностью»^[147]. Приложение категории личности к народу, по всей видимости, является следствием разделения Ушинским организмов на общественные и индивидуальные¹⁶¹. В нескольких работах педагог проводит аналогии в развитии личности человека и развитии народа, показывая, в каких аспектах развитие народа в истории «подчиняется общим законам организма»^[148].

Так, в работе «О народности в общественном воспитании» Ушинский рассуждает о том, что душой народа является народность — «черта национальности»^[149], которая относится как к наружности, так и к душевным качествам, «типическим чертам характера» того или иного народа^[150], примешивается ко всем поступкам человека, «выдерживает напор столетий и не истощается миллионами отдельных личностей»^[151]. Потеря народности, как и отделение души от тела, является для народа гибельной: «Народ без народности — тело без души, которому остается только подвергнуться закону разложения и уничтожиться в других телах, сохранивших свою самобытность»^[152].

В работе «Родное слово» педагог в таком же контексте пишет о значении родного языка. По важности для сохранения народа в истории язык сопоставим с народностью, т. е. потеря языка означает вымирание и самого народа. В «Родном слове» очень ясно выражена мысль о народе как о многовековой исторической личности, громадном организме, жизнь которого заключается в его родном языке. «Язык есть самая живая, самая обильная и прочная связь, соединяющая отжившие, живущие и будущие поколения народа в одно великое, историческое живое целое. Он не только выражает собой жизненность народа, но есть именно самая эта жизнь. Когда исчезает народный язык, — народа нет более! Вот почему, например, пока жив язык народный в устах народа, до тех пор жив и народ… вымер язык в устах народа — вымер и народ»^[153]. Педагог настолько высоко ценит значение для народа его родного языка, что посягательство на народный язык для него оказывается аналогичным убийству человека: «Но если человеческая душа содрогается перед убийством одного недолговечного человека, то что же должна бы чувствовать она, посягая на жизнь многовековой исторической личности народа?»^[154]

Аналогии в жизни и развитии личности отдельного человека и народа как исторической личности продолжают рассуждения Ушинского о народном характере: каждый народ, как и единичная личность, имеет особый характер. Педагог неоднократно упоминает «факт наследственности национальных характеров»^[155], «наследственную основу характеров»^[156]. В «Педагогической антропологии» можно найти очень яркие параллели в формировании характера у народа и у отдельного человека через наследственность и воспитание (в том числе — примером). «Наследственные наклонности, распространяясь и наследственно, и примером, составляют материальную основу того психического явления, которое мы называем народным характером»^[157]. «Телесные основы народного характера передаются так же наследственно, как и телесные основы характера индивидуального человека; они так же изменяются и развиваются в течение истории под влиянием исторических событий, как и характер индивида под влиянием его индивидуальной жизни; но, конечно, эти изменения народного характера происходят гораздо медленней»^[158]. Понятие характера народа теснейшим образом связано с его языком, который является лучшим отражением народного характера: «…в языке каждого народа выражается особенный характер, почему язык является лучшей характеристикой народа»^[159]. Поэтому единственно верным средством проникновения в характер народа является изучение его языка^[160].

Еще одну аналогию с человеком Ушинский видит в душевном строе народа. Народ, как и отдельная личность, имеет душевный строй, в котором педагог различает коренной строй и различные чувствования, частные изменения, в той или иной степени колеблющие коренной строй. Для народа, как и для отдельной личности, характерно разнообразие в душевном строе и чувствованиях, вызываемых одним и тем же представлением: «Не только у единичных личностей, но и у целых народов мы можем заметить разнообразие в душевном строе, а отсюда и разнообразие чувствований, вызываемое одними и теми же представлениями. Что рассердит и опечалит китайца, то может рассмешить француза, и наоборот: от чего француз придет в бешенство, то может очень слабо подействовать на китайца»^[161]. Душевный строй народа может меняться с течением истории подобно тому, как душевный строй у одного и того же человека меняется с течением его жизни. Это изменение может быть общее и частное. «Общее, коренное изменение происходит медленно и трудно и, чем старше становится человек, тем оно делается труднее. Частное же изменение может зависеть от множества причин, как органических, так и душевных… Но эти частные перемены не нарушают коренного строя души, и она, на время выведенная из своего уровня, опять стремится возвратиться к нему»^[162]. «Душевный строй народа также меняется с течением истории, и что пугало наших предков, то смешит нас теперь. В душевном строе народа, и особенно высших слоев общества, беспрестанно замечаются также частные изменения, не касающиеся коренного настроения»^[163].

Помимо описанных выше аналогий в рассуждениях Ушинского о народе как об исторической личности можно встретить тему соотношения этой коллективной личности с личностью отдельного человека. По работе «Родное слово» можно проследить, как, основываясь на факте существования народного языка, Ушинский приходит к идее общественного народного организма (ведущей, в свою очередь, к понятию народа как коллективной исторической личности) в его отношении к единичной личности. Анализ богатства, глубины, мудрости языка наряду с отсутствием этих качеств у конкретных представителей народа приводит педагога к мысли о существовании громадных народных организмов и бесконечном превосходстве народа как исторического организма над отдельной личностью: «Да, язык, который дарит нам народ, один уже может показать нам, как бесконечно ниже стоит всякая личность, как бы она образована и развита ни была, как бы ни была она богато одарена от природы, — перед великим народным организмом»^[164]. Отдельная личность получает жизнь и силу для своих собственных созданий приобщением к народному организму, черпает «из родников духовной жизни, таинственно кроющихся в недрах народных»^[165].

Народ как коллективная личность выступает по отношению к отдельному человеку как наставник, учитель. Это осуществляется прежде всего через язык, через слово как средство духовной связи личностей разных поколений народа, «могучего, вечно развивающегося организма»^[166]. «Слово, добытое в рассудочном процессе нашими отдаленнейшими предками, переделанное в процессе сознания наших дедов и отцов, со всеми следами своего сознания и своей многовековой переделки в тысячах поколений», достигает к потомкам и пробуждает в них «понятия, идеи и чувства, которые создавали и развивали это слово»^[167]. Так многовековой работою бесчисленных поколений накапливается духовное богатство человека, «и в личностях Несторовой летописи мы узнаем прародителей наших не только по плоти, но и по слову, по слову и по духу: они начали выработку тех самых идей, которые мы продолжаем развивать и которые, судя по аналогии с нами, будут развивать наши дети и внуки»^[168]. «Являясь, таким образом, полнейшей и вернейшей летописью всей духовной, многовековой жизни народа, язык в то же время является величайшим народным наставником, учившим народ тогда, когда не было еще ни книг, ни школ, и продолжающим учить его до конца народной истории. Усваивая родной язык легко и без труда, каждое новое поколение усваивает в то же время плоды мысли и чувства тысячи предшествовавших ему поколений…»^[169]

Одним из элементов наставничества народа как исторической личности над личностью отдельного человека является наличие общественного идеала воспитания: «Каждый народ имеет свой особенный идеал человека и требует от своего воспитания воспроизведения этого идеала в отдельных личностях. Идеал этот у каждого народа соответствует его характеру, определяется его общественной жизнью, развивается вместе с его развитием»^[170]. Т. е. система воспитания в каждом народе пытается сформировать личность, соответствующую представлениям об идеале человека, который для каждого народа свой в данный период времени. Различие в системах воспитания в разных странах коренится в представлениях отдельных народов о том, что должно быть итогом воспитания, его целью: «… это различие, отражающееся и во внешнем устройстве учебной части, зависит не от случайных обстоятельств, но выходит из более глубокого источника: из той особенной идеи о воспитании, которая составилась у каждого народа»^[171]. Таким образом, получается, что коллективная историческая личность реализуется в двух аспектах: как общественный идеал воспитания и как совокупность его «копий» — отдельных членов общества, в той или иной степени приближенных к этому общественному идеалу.

Народ как историческая личность не только питает единичную личность, дает ей силы и жизнь, наставляет и обучает приобщением к духовному опыту предшествующих поколений через родной язык, не только предлагает идеал воспитания и ведет к этому идеалу. По мнению Ушинского, в развитии отдельных личностей заключается и сама цель существования народного организма как такового. Если в единичных организмах органы живут для целого существа, то «в организмах общественных, наоборот, целое, соединенное нематериальными условиями необходимости, заключенными в каждом материально-отдельном органе, живет исключительно для своих органов… для того, чтобы дать им возможность существования жизни и развития… Взгляните на жизнь отдельного человека, и вы убедитесь, что не только существование его и первый возраст необходимо условливаются семейством, но что и все дальнейшее развитие его и даже самая способность языка зависят вполне от жизни посреди того народа, к которому он принадлежит, и посреди рода человеческого, одним из органов которого является народ. Органы телесного организма имеют свою цель в целом: целое общественного организма имеет свою цель в органах; так семья, племя, народ, государство, человечество имеют свою цель в личности отдельных людей»^[172].

Из приведенной цитаты мы видим, что к общественным организмам Ушинский относил не только народ, но и семью, племя, государство, весь человеческий род. И термин «историческая личность» у педагога встречается не только применительно к народу, но и применительно к государству, например, «Людовик XI, кардинал Ришелье и Генрих VIII, создавая идею государства, как независимой и непогрешительной исторической личности, более Лютера способствовали падению папской власти»^[173]. Рассуждая о личности как о цели существования общественного организма, Ушинский также упоминает и об обществе, и о государстве: «…умеряющее начало общественности могло еще держаться в классическом мире, где личность человека вообще уступала государству; но оно уже решительно не может держаться в мире христианском, после того, как христианство самую личность человека, его душу, сделало целью всей истории человечества. После этого великого переворота нет уже сомнения, что и всякое общество и государство, и союз государств существуют только ради личности человека и в ней одной находят разумное оправдание своего существования»^[174].

Но личность не только пользуется многочисленными благами общества, она сама должна вносить в это общество некий вклад. Причем этот вклад должен не только отражать ее самостоятельность, но и учитывать самостоятельность других личностей. «Если человек только желает внести в общество свою самостоятельную мысль, не обращая, внимания на самостоятельность других», общество будет разрушаться¹⁸⁹. Не будет общества и в том случае, «если человек ничего самостоятельного не вносит в общество», «если все так же поступят в обществе, то общества не будет»^[175]. Исходя из этого педагог формулирует адекватное отношение личности к обществу: «Правильно развитый человек не утратит в нем своей самостоятельности, но и не оторвется от него своей самостоятельностью. Общество есть соединение самостоятельных личностей, в котором по принципу разделения труда сила общества увеличивается силой каждого и сила каждого силой общества»^[176]. Поэтому формирование адекватного отношения личности к обществу является одной из важных задач воспитания: «Дело же воспитания в этом отношении состоит именно в том, чтобы воспитать такого человека, который вошел бы самостоятельной единицей в цифру общества»^[177].

***

В заключение изложим кратко основные положения учения Ушинского о личности.

Термин «личность» употребляется педагогом достаточно часто, в качестве синонимов личности используются термины «лицо» и «я». Категория личности рассматривается Ушинским в теснейшей связи с трехчастной природой человека, в которой педагог различал тело, душу и дух. К душевным явлениям Ушинский относил психические явления, свойственные человеку и животному, к духовным — свойственные только человеку (эстетические, нравственные, религиозные, дар слова и др.). В душевных явлениях Ушинский различал явления сознания, чувства и воли.

Ближайшим определением личности педагог считал указание на ее исключительность. Личность проявляет себя через волю (свободную по самому смыслу этого понятия) и чувства (к которым педагог относит также деятельность сознания и самосознания). Проявлением личности является и характер, формирование которого Ушинский относил к области воли. В рассуждениях о воле и ее действии в человеке Ушинский практически вплотную подошел к различению двух воль — природной и принадлежащей личности. В то же время он обосновывает важность проявления личности через чувства, что послужило причиной характеристики теории личности Ушинского как духовно-эмоциональной.

Термин «личность» у Ушинского очень близок к понятию души, что позволяет говорить о персонификации души в его антропологии. Понятие личности приближено и к понятию духа. Поэтому однозначного вывода о том, что Ушинский различал категории «личность» и «природа человека» и видел, что личность несводима к природе человека, к явлениям его душевной и духовной жизни, сделать нельзя. Следует лишь отметить, что в его творениях можно найти высказывания как за, так и против этой концепции.

Целостность личности упоминается педагогом преимущественно в нравственном аспекте ― как искренность, отсутствие раздвоенности в душе и убеждениях.

Ушинский рассматривал личность не только в ее исключительности, но и в ее отношении с другими людьми и обществом в целом. Педагог раскрыл связь понятия личности с правовыми категориями, что свидетельствует не только о юридических истоках понятия личности, но и о том, что некоторые из этих категорий, например идея равноправия, сами имеют истоком личность и ее проявления. Ушинский показал широту воспитательного влияния личности, которое может простираться как на целые общества, так и на личность отдельного человека любого возраста и социального положения.

Кроме того, сама категория личности у Ушинского прилагается не только к отдельному человеку, но и к общественному организму, преимущественно народу. Народ как историческая личность выступает по отношению к единичной личности в роли наставника, который обучает личность приобщением к духовному опыту предшествующих поколений через родной язык, предлагает идеал воспитания и способствует реализации этого идеала в отдельных личностях. В развитии единичных личностей заключается цель существования народного организма как такового. В свою очередь человек, как исключительная личность, должен вносить в общество свою самостоятельность, не нарушая при этом самостоятельности других личностей.

Таким образом, в педагогическом наследии Ушинского содержится глубокий и разносторонний анализ понятия личности применительно к делу воспитания, который во многом предвосхитил современные исследования в области психологии личности и педагогической антропологии. Внимательное изучение отмеченных Ушинским проявлений личности и закономерностей ее развития поможет точнее понять его рекомендации по воспитанию человека в его целостности и с успехом применять их в педагогической практике.

Примечания

[1] Например, «типические личности моряков» (Ушинский К. Д. История одной французской экспедиции // Ушинский К. Д. Собрание сочинений: В 11 т. М.; Л., 1948–1952. Т. 1. С. 314), «личность путешественника», с которым связал автора общий взгляд на предмет (Ушинский К. Д. Труды уральской экспедиции // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т .1. С. 358) и т. д.

[2] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 1. С. 54.

[3] Там же.

[4] Там же.

[5] Ср. русские слова «личина», «лицемерие».

[6] См. труды свт. Василия Великикого «Против Евномия», письма 241, 236, 263, «Против савеллиан, Ария и аномеев», послание 210 «К неокесарийским ученым», свт. Григория Нисского «Опровержение Евномия», а также: Киприан (Керн), архим. Антропология свт. Григория Паламы. М., 1996. С. 504; Его же. Золотой век святоотеческой письменности. М., 1995. С. 15.

[7] Лосский В. Н. Догматическое богословие // Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991. С. 213.

[8] «В человеке есть другое чувство, которое управит этим чувством самоудовлетворения — не ограничит его, но подчинит, как и само себя, законам разума, или, глубже сказать, введет законы разума в это чувство самоудовлетворения — в исключительное, человеческое я, ибо только собственный же разум человека может войти в его исключительное, собственное я, в его личность, не разрушив ее. Только разум может повелевать лицом и не уничтожить его свободной воли; ибо разум так же принадлежит лицу, как и свободная воля» (Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. Т. 1. С. 57).

[9] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. С. 53.

[10] Ушинский К. Д. О камеральном образовании // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 1. С. 166.

[11] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. С. 57.

[12] Там же. С. 53.

[13] Там же. С. 54.

[14] Там же.

[15] В приведенной цитате термины «свобода» и «свободная воля» используются как синонимы. Позднее в своем главном труде ― «Педагогической антропологии» Ушинский предложит заменить термин «свобода воли» на «свобода души», подчеркивая, что термин «свобода

[16] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. С. 57.

[17] Там же.

[18] Там же.

[19] Там же.

[20] Там же. С. 58.

[21] Там же. С. 57–58.

[22] Там же. С. 57.

[23] Там же. С. 58.

[24] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. С. 58–59.

[25] Там же. С. 59.

[26] Там же. С. 61.

[27] Там же.

[28] Там же.

[29] Различение терминов «личность» и «природа человека», имеющее своим истоком триадологические и христологические споры IV–V вв. и характерное для православной антропологии в целом, в религиозно-философской мысли ХХ в. нашло свое отражение в концепции несводимости личности к природе человека. Например, известный философ ХХ в. В. Н. Лосский писал: «…наша личность не есть этот “состав” (дух душа, тело. — Е. Н.), личность живет через тело, душу и дух, и за их пределами; они всегда только составляют ее природу» (Лосский В. Н. Догматическое богословие. С. 269). Под термином «несводимость» не подразумевается возможность отдельного существования природы человека и его личности, этот термин лишь отмечает, что в человеке, помимо природы (тела, души, духа), существует еще и то, что стоит выше природы и может, говоря словами Ушинского из его поздних трудов, сделать проявления природы предметом своего рассматривания (см.: Ушинский К. Д. Материалы к третьему тому «Педагогической антропологии» // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 10. С. 172). ³⁷ Утлик Э. П. Психология личности. М., 2008. С. 89.

[30] Утлик Э. П. Указ. соч. С. 88–89.

[31] См.: Антоний Сурожский, митр. О самопознании // Вопросы психологии. 1994. № 5. С. 112.

[32] См.: Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. С. 57.

[33] Там же. С. 65.

[34] Там же. С. 62.

[35] Там же. С. 63.

[36] Там же.

[37] Там же.

[38] Там же.

[39] Там же.

[40] Там же. С. 63–64.

[41] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. С. 63.

[42] Там же. С. 64.

[43] Там же.

[44] Ушинский К. Д. О камеральном образовании. С. 168.

[45] Там же. С. 167.

[46] Петровский В. А. Личность в психологии: парадигма субъективности. Ростов/н/Д., 1996. Цит. по: Коджаспирова Г. М. Педагогическая антропология. М., 2005. С. 109.

[47] Там же. С. 111.

[48] Антоний Сурожский, митр. Указ. соч. С. 121.

[49] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. С. 65.

[50] Там же.

[51] Там же.

[52] Там же.

[53] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. 66.

[54] Там же. С. 65–66.

[55] Там же. С. 66.

[56] Там же.

[57] Ушинский К. Д. О камеральном образовании. С. 167.

[58] Там же.

[59] Там же. С. 167–168.

[60] Там же. С. 167.

[61] Там же.

[62] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. С. 63.

[63] См.: Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания... Т. 1. Гл. 18, 32, 46 // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 8. С. 283, 458–459, 638.

[64] См.: Там же. С. 281–282.

[65] Ушинский К. Д. О пользе педагогической литературы // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 21.

[66] Ушинский К. Д. Материалы к третьему тому «Педагогической антропологии». С. 172.

[67] «…мы относим изучение образования характера к области воли. В характере проявляется особенность действия воли в различных индивидуумах» (Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания… С. 435).

[68] «Под этими однообразными доспехами схоластического рыцарства скрываются самые разнохарактерные личности совершенно другого века» (Ушинский К. Д. О народности в общественном воспитании // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 75).

[69] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания… Т. 1. Гл. 41. С. 584.

[70] См.: Там же. С. 395.

[71] Ушинский К. Д. Педагогическая поездка по Швейцарии // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 3. С. 202.

[72] Лосский В. Н. Очерк мистического богословия восточной Церкви // Лосский В. Н. Указ. соч. С. 93.

[73] Ушинский К. Д. Педагогическая поездка по Швейцарии. С. 229.

[74] Ушинский К. Д. Руководство к преподаванию по «Родному слову» // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 7. С. 245.

[75] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания... Т. 1. Гл. 15. С. 231.

[76] Там же. Т. 1. Гл. 39. С. 578.

[77] Ушинский К. Д. Варианты к первому тому «Педагогической антропологии». Т. 1. Гл. 11 // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 8. С. 705.

[78] Ушинский К. Д. Личность: очерк из феноменологии // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 10. С. 628.

[79] Там же. С. 629.

[80] Там же. С. 628.

[81] Ушинский К. Д. Личность: очерк из феноменологии. С. 630.

[82] Там же. С. 628−629.

[83] Там же. С. 630.

[84] «Радикал» — производное от лат. radix («корень»).

[85] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания… Т. 2. Гл. 45. С. 479.

[86] Ушинский К. Д. Материалы к третьему тому «Педагогической антропологии». С. 202.

[87] Напомним, что термины «личность» и «лицо» Ушинский использовал как синонимы, что хорошо видно и из нижеприведенной цитаты.

[88] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания... Т. 2. Гл. 45. С. 476.

[89] Там же.

[90] Там же.

[91] Ушинский К. Д. Лекции в Ярославском лицее. С. 61.

[92] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания… Т. 2. Гл. 45. С. 476–477.

[93] Там же. С. 450.

[94] От греч. γνω£μη — «выбор». См. труды прп. Максима Исповедника «Диспут с Пирром», «Догматический томос к пресвитеру Марину», «Марину, преподобнейшему пресвитеру» (два

[95] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания... Т. 2. Гл. 11. С. 253.

[96] Там же. С. 254.

[97] Там же. С. 256.

[98] Там же.

[99] Там же. С. 255.

[100] См.: Коджаспирова Г. М. Указ. соч. С. 114.

[101] Ушинский К. Д. Материалы к третьему тому «Педагогической антропологии». С. 559.

[102] Ушинский К. Д. Сжатый учебник педагогики // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 10. С. 599.

[103] Ушинский К. Д. Программа педагогического курса женских учебных заведений // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 10. С. 26–27.

[104] Ушинский К. Д. Материалы к третьему тому «Педагогической антропологии». С. 314.

[105] Там же. С. 317.

[106] Непотизм — кумовство, семейственность, предоставление родственника или друзьям доходных должностей ради укрепления собственной власти.

[107] Ушинский К. Д. О нравственном элементе в воспитании // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 468.

[108] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания... Т. 2. Гл. 23. С. 232.

[109] Ушинский К. Д. Одна из темных сторон германского воспитания // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 3. С. 274.

[110] Там же.

[111] Ушинский К. Д. О необходимости ремесленных школ в столицах // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 3. С. 595.

[112] Ушинский К. Д. Руководство к преподаванию по «Родному слову». С. 248.

[113] Ушинский К. Д. Три элемента школы // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 63–64.

[114] Там же. С. 64; см. также: Ушинский К. Д. Проект учительской семинарии // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 523.

[115] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания... Т. 1. Гл. 13. С. 214–215.

[116] Ушинский К. Д. Письма о воспитании наследника русского престола // Ушинский К. Д. Педагогические сочинения: В 6 т. М., 1988–1990. Т. 1. С. 318.

[117] Там же. С. 319.

[118] Там же.

[119] Ушинский К. Д. Проект учительской семинарии. С. 514.

[120] Ушинский К. Д. Три элемента школы. С. 64.

[121] Там же.

[122] Ушинский К. Д. Три элемента школы. С. 64.

[123] Там же. С. 65.

[124] См.: Там же. С. 66.

[125] См.: Там же. С. 66–67.

[126] Ушинский К. Д. О возможности устроить учительскую семинарию при Гатчинском сиротском институте // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2 С. 600.

[127] Ушинский К. Д. Проект учительской семинарии. С. 544.

[128] Там же. С. 547.

[129] Ушинский К. Д. О возможности устроить учительскую семинарию при Гатчинском сиротском институте. С. 614–615.

[130] Ушинский К. Д. Три элемента школы. С. 64.

[131] Ушинский К. Д. О пользе педагогической литературы // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 29.

[132] «Лекции в Ярославском лицее» и «О камеральном образовании».

[133] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания… Т. 1. С. 45.

[134] Там же. Гл. 15. С. 232.

[135] Ушинский К. Д. Программа педагогического курса женских учебных заведений. С. 49. ¹⁴⁸ Ушинский К. Д. Сжатый учебник педагогики. С. 524.

[136] Ушинский К. Д. Педагогические сочинения Пирогова // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 3. С. 19–20.

[137] Нравственность, как было указано выше, Ушинский относит к области духа, т. е. считает свойственным только человеку.

[138] Ушинский К. Д. О нравственном элементе в русском воспитании // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 440.

[139] Там же. С. 479.

[140] Там же. С. 480.

[141] Ушинский К. Д. О нравственном элементе в русском воспитании. С. 475.

[142] Там же. С. 480–481.

[143] Ушинский К. Д. Педагогические сочинения Пирогова. С. 29.

[144] Там же.

[145] Там же.

[146] Там же.

[147] Ушинский К. Д. О народности в общественном воспитании. С. 161. ¹⁶¹ См.: Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания…Т. 1. Гл. 1.

[148] Ушинский К. Д. О народности в общественном воспитании. С. 161.

[149] Там же. С. 156.

[150] Там же.

[151] Там же. С. 156.

[152] Там же. С. 161.

[153] Ушинский К. Д. Родное слово // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 557–558.

[154] Там же. С. 558.

[155] Ушинский К. Д. Родное слово. С. 599.

[156] Там же. С. 563.

[157] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания... Т. 1. Гл. 15. С. 231.

[158] Там же. С. 232.

[159] Ушинский К. Д. Родное слово. 599.

[160] Там же.

[161] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания... Т. 2. Гл. 10. С. 116.

[162] Там же. С. 115.

[163] Там же. С. 116.

[164] Ушинский К. Д. Родное слово. С. 556.

[165] Там же.

[166] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания…Т. 1. Гл. 45. С. 636.

[167] Там же.

[168] Там же.

[169] Ушинский К. Д. Родное слово. С. 558.

[170] Ушинский К. Д. О народности в общественном воспитании. С. 122.

[171] Там же.

[172] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания… Т. 1. Гл. 1. С. 67.

[173] Ушинский К. Д. Школьные реформы в Северной Америке // Ушинский К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 173.

[174] Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания... Т. 2. Гл. 46. С. 498–499. ¹⁸⁹ Ушинский К. Д. Сжатый учебник педагогики. С. 529.

[175] Там же.

[176] Там же. С. 529–530.

[177] Там же. С. 529.

Источник