Однажды нам задала несколько вопросов одна мама и педагог: «Применима ли программа со всем её уровнем сложности к детям с проблемами в обучении, таким, которым обычно рекомендуют обучение в школах седьмого вида (классы малой наполняемости, "Школа России")? Могут ли такие дети выровняться по программе РКШ, или же её серьёзный гимназический уровень будет недоступен для них? Меня часто спрашивают родители самых разных детей, какую программу им выбрать, и я озадачилась, могу ли я ВСЕМ советовать РКШ, или есть дети, которые объективно её не потянут».

Жизнь и практика показали, что несмотря на высокую планку наших программ, они обладают, как мы говорим, «терапевтическим» эффектом. Это происходит за счёт продуманности каждого этапа обучения, каждого шага, каждой формы работы, очень естественных для ребёнка, благодаря содержательности учебных книг, ясных и удобоваримых определений и правил, доступных детям, образности, наглядности и предметности. Все наши дети с теми или иными проблемами делали подвижки в соответствии со своими возможностями. А главное — они не испытывали страх перед школой, уроком, учителем, учебником...

Кроме того, гибкость, возможность пойти навстречу ребёнку снимают «дамоклов меч» обязаловки. Например, детишки с ДЦП могут спокойно писать только мягким карандашом в больших-пребольших графических сетках на альбомных листах. Наблюдая за текстом, можно хоть до седьмого класса использовать ленточки с переложениями и клей...

Фиаско терпели только те дети, причём даже интеллектуально развитые, у которых познавательный интерес либо не разбудили, либо разрушили, вытравили вкус к знаниям.

Конечно, мы не можем дать никаких гарантий. Результат возможен только при условии самоотдачи и увлечённости педагога или родителя. А также родителям важно чётко определиться в приоритетах, поскольку для нас серьёзный гимназический уровень — это глубина и системность познаний, творческое мышление, вкус к слову... В современных программах этот уровень может определяться лишь количественными показателями и следованием догматическим формулировкам и алгоритмам.

В подтверждение этих слов мы хотим предложить вам письма мамы мальчика, у которого есть сложности со здоровьем и который взял в руки книги Ушинского и стал вместе с мамой осваивать нашу программу.

Письмо первое

Здравствуйте, Ирина Анатольевна!

У моего сына четырнадцати лет огромные проблемы с русским языком. Я учу его сама со второго класса. В анамнезе — тяжёлая дисграфия, дислексия, нарушения эмоционально-волевой сферы. Все эти годы мы постоянно занимаемся русским, но практически безуспешно. У ребёнка постоянные откаты: только выучишь, например, сложноподчинённые, сложносочинённые предложения, пройдёт неделя — и всё как с чистого листа можно начинать, с начала. А какие-то виды работ он не понимает совсем, например, разбор слова по составу. Хотя вот уже сколько лет учим одно и то же. Русский язык ребёнок просто ненавидит.

Я испробовала кучу разных учебников и методик, от Рамзаевой до Граник. Результат был практически нулевой.

И вот в апреле этого года мы начали заниматься по вашей методике. Сначала со второго класса, сейчас уже оканчиваем третий. Это просто чудо какое-то! У ребёнка горят глаза! Он вдруг всё стал понимать, как подержал эти ленточки с предложением и со словом в руках, порезал их на части. Сын всё занятие включённый, внимательный, чего раньше на русском, да и на других предметах никогда не было.

Он стал САМ правильно находить окончания! Раньше в глаголе третьего лица у него было окончание -т, а у прилагательного мужского рода — -й и так далее. Понятие суффикса для него оказывалось вообще непостижимым. А сколько восторга у него было, когда он впервые нашёл в слове два корня! Сейчас сын сам разбирает слова по составу. Поначалу он даже не мог поверить, что сам разобрал слово. И это только один пример.

Существенные изменения произошли во многих направлениях. Он выучил и понял теорию. Конечно, на уровне третьего класса, но для нас это чудо. Мы много лет бились над этим.

Так вышло, что в силу не зависящих от нас обстоятельств мы не занимались почти целый месяц. Получились своего рода каникулы. Обычно перерыв в занятиях русским языком хотя бы на две недели означал, что надо начинать учить всё заново, вот буквально с начальной школы. Морфология, грамматика, синтаксис — всё по нулям. Про грамотность вообще молчу. И в этот раз я тоже готовилась к чему-то подобному.

Как же я была удивлена, когда провела с сыном первое занятие по наблюдению над текстом после такого значительного перерыва, — он всё помнит! Как будто последнее занятие было проведено не месяц назад, а вчера! Все определения наизусть! Разбор предложений, части речи и все задания с ними! Немного только просела работа с местоимениями, но она у нас всегда шла со скрипом. Это, пожалуй, единственное место в наблюдении над текстом, которое вызывало затруднения. Конечно, посыпалась грамотность и вылезла дисграфия, все эти пропуски гласных в словах — письменные работы это сразу показали. Но для нас это такой рывок в изучении русского языка! До этого у меня было ощущение, что я как будто лью в дырявое корыто.

А грамотность нам очень поднимает такой вид работы, как редактирование текста. Сначала я не очень воодушевилась им и даже хотела опустить его, но потом решила попробовать, чтобы не разрывать методику. Каково было моё изумление, когда на первом занятии сын написал страницу текста в тетради с одной ошибкой, и то дисграфического характера (пропустил гласную)! Раньше о таком нельзя было даже мечтать!

Списывал он плохо. Количество ошибок было разным — от очень большого до пяти-шести на текст из шестидесяти слов. Я не могу дать никакого объяснения, почему при редактировании текста и его дальнейшем списывании у нас так повышается грамотность, но факт есть факт. Жаль, что она не удерживается, но я надеюсь, что всё впереди.

Хотелось рассказать вам ещё про наше чтение. Когда мы начинали читать и обсуждать «Родное слово» за второй класс, даже моя подруга отнеслась к этому скептически: зачем четырнадцатилетнему парню читать малышовские тексты? Он же не ЗПР. Сам сын был не против, и ему даже нравилось, но он всё время говорил: «Всем бы была хороша словесность, если бы не эти вопросы!» Он имел в виду вопросы из методичек — они давались ему, как ни странно, тяжело, но не все, а только деловые статьи.

И вдруг, где-то в районе уточек-петушков, мой сын сказал: «Наконец-то интересные тексты пошли». И как раз в это же время у нас стали очень легко идти все обсуждения, описания, а сравнения вообще стали очень нравиться, и он с большим удовольствием сравнивал уточек-курочек, зайцев-кошек.

И тут я поняла, в чём была причина нелюбви вопросов к текстам: он их не понимал! То есть, конечно, что-то понимал, но этого «что-то» было недостаточно, чтобы ответить на вопросы, выделить в тексте главное, сделать пересказ; он даже с трудом задавал вопросы к тексту. И в тот момент мне стало понятно, почему мы по три раза читаем параграф по биологии, географии и так далее, а сын так и не может ответить на вопросы в конце параграфа.

Сейчас он идёт в гору семимильными шагами. За два дня мы делаем объём, предназначенный на неделю.

Письмо второе

Добрый вечер, дорогая Ирина Анатольевна!

Позавчера к нам, наконец, пришла наша долгожданная посылка. Могу снова и снова описывать, какие всё-таки чудесные ваши методики, как в них всё продуманно, а главное — знания у ребёнка укладываются как кирпичики в крепкий дом. Для меня теперь вообще больше не существует других школьных программ, кроме РКШ.

Вот уже полгода, как мы занимаемся по вашим удивительным методикам. Хочется немного рассказать о наших результатах и моих открытиях.

Первое, что хочу отметить, это то, какую колоссальную пользу принесли нам занятия по словесности. Поначалу я сильно недооценивала их, вынося на первый план русский язык. Но теперь я вижу, что словесность — это самый важный предмет в образовании ребёнка.

Раньше речь моего ребёнка лилась сплошным потоком, она была неструктурированная. Сын говорил то, что думал, а думал он хаотично. Поэтому общаться с ним было довольно тяжело. Словесность оказала огромное влияние на развитие его мышления. Сын начал владеть операциями анализа и синтеза. Его речь стала более содержательной, и теперь он может довести мысль до логического конца, с ним стало интересно говорить. Я замечаю, что ребёнок начал использовать в речи сравнительные обороты: сравнивает между собой события, явления и объекты, использует образные выражения, чего раньше никогда не делал. Теперь мой сын может держать нить беседы, задавать вопросы по теме, развивать беседу в нужном ему направлении, делать выводы и оречевлять их.

Стали заметны изменения и в письменной речи. Раньше наши сочинения представляли собой бессвязный набор грамматически неправильно построенных предложений; сейчас же это связный, верно построенный текст. Сочинения стали более содержательными, структурированными, написанными по внутреннему плану, а фразы — распространёнными.

Расскажу немного про сами занятия и мои открытия по словесности. Ваши методики потребовали от меня вдумчивого отношения не только к ним самим, но и к своему ребёнку.

Когда мы начали заниматься, я редко получала ответы от сына, задавая вопросы к тексту из методички. Часто он отвечал неверно, а ещё чаще говорил «Не знаю». «Ну что тут сделаешь?» — думала я и просто продиктовывала правильный ответ из методички, удовлетворяясь тем, что сын его повторял. Я надеялась, что когда-нибудь количество перерастёт в качество, и мой сын сам начнёт отвечать мне на вопросы.

Но время шло, мы двигались вперёд, а количество как-то не собиралось перерастать в качество, да и сын не сильно напрягался, чтобы ответить, — он знал, что мама, если что, всегда ответит за него и останется только повторить.

Внезапно я осознала: стоп, мы делаем что-то не так! Я поняла, что надо во что бы то ни стало добиваться ответов от самого ребёнка, будить ЕГО мышление.

Задаю вопрос — тишина или неправильный ответ. Разбиваю вопрос на несколько кусочков, задаю их по очереди, потом прошу сказать ответы все вместе, полным связным предложением. Если не выходит, повторяем всю цепочку сначала. Это самый лёгкий вариант.

Бывает и посложнее. Когда сын не может ответить даже на кусочек вопроса, я начинаю выводить его на правильный ответ: задаю свои дополнительные вопросы, не может ответить — захожу ещё дальше. Часто строю вопросы с опорой на личный опыт ребёнка. Цепочка до ответа на вопрос из методички может быть очень длинной, мне случалось задавать до семи-восьми вопросов, прежде чем сын дойдёт мыслью до кусочка вопроса из методички. При этом генерировать и задавать вопросы надо быстро, иначе ребёнок потеряет логическую связь между вопросами. Когда он теряет логическую нить, то мы начинаем сначала, и так пока не дойдём до полного ответа на вопрос из методички. Бывает, мы вообще вытаскиваем ответ по одному слову, а потом составляем их вместе, и на каждое слово — вот такая вот цепочка наводящих вопросов. Иногда на полный ответ на один вопрос из методички мы тратим до 15 минут, а поначалу и того больше.

Даже мне сперва было нелегко, что уж говорить про ребёнка. Как раз в то время он и начал страдать и говорить: «Всем бы была хороша словесность, если бы не эти вопросы».

Но потом сын привык, что словесность проходит именно так, и ему стало нравиться. Результат не заставил себя ждать.

Если раньше ребёнок мог сам ответить процентов на десять-двадцать от всего урока, то тут количество собственных правильных ответов увеличилось в среднем до восьмидесяти-девяноста. Через какое-то время он стал заниматься словесностью просто феерично, особенно по «Хрестоматии» и «Природе»: количество правильных ответов не только стремилось к ста процентам, но часто я еле успевала задавать вопросы! И вы бы видели, с какой радостью, с каким желанием и с каким старанием сын отвечал на вопросы! Часто он даже давал ответы намного полнее, чем в методичке, развивал мысль. В процессе раскручивания этих вопросов речь развилась даже у меня, чего я никак не ожидала! Теперь могу быстро задавать вопросы, подстраиваться под ребёнка. Снова и снова прихожу к выводу, что словесность — это клад!

Ещё хотелось бы отметить нравственную составляющую всей программы по словесности. Я столько нового узнала о своём ребёнке, хотя, казалось бы, живу с ним всю жизнь. Анализ и разбор текстов по словесности открыли такие качества и убеждения (далеко не всегда хорошие) его души, о которых я даже и не подозревала, хотя думала, что очень хорошо знаю своего сына. Мне кажется, что этого не увидит даже психолог. А ваши методики как бы обнажают нравственную составляющую души ребёнка перед учителем и дают возможность провести коррекцию каких-то убеждений, правильно расставить акценты в детских приоритетах.

Письмо третье

Здравствуйте, родная наша, дорогая Ирина Анатольевна! Хочется поделиться с вами нашими успехами.

Вот мы и окончили восьмой класс. Сын очень изменился за два года учёбы по программе Русской Классической Школы. Те, кто его не знал до этих двух лет, не верят, что когда-то мой сын не мог связать и двух слов.

Теперь мы аттестуемся очно. Учителя, особенно учительница русского языка и литературы, потрясены (это даже не то слово!) чёткостью и стройностью его мысли, чётким изложением материала. Пятёрки в году за восьмой класс по истории и литературе — это заслуга РКШ! После сдачи аттестации учительница сказала: «Мне даже спросить у него нечего! Он всё рассказал! Общее, детали, сравнения, анализ — всё. Никто из детей в школе так не отвечает, даже близко!» Учителя вообще с трудом верят, когда я начинаю описывать наши прежние проблемы.

Хорошая речь, как оказалось, нужна даже на геометрии. Когда сын сдавал годовой курс геометрии за восьмой класс, пожилая учительница, довольно скупая на эмоции, не выдержала и под конец его ответа в восторге воскликнула: «Это, конечно, пять! Пять с головой! Всё чётко, последовательно, все доказательства, всё на одном дыхании! Я очень давно не видела, чтобы кто-то так отвечал!» Я, конечно, как мать и как преподаватель у своего ребёнка, знаю и вижу все наши осечки и к чему можно прицепиться, но вот реакция школьных учителей — такая.

Чем больше мы обучаемся по РКШ, тем всё большую и большую ценность я вижу в словесности. Поначалу мне казалось, что самая гениальная ваша работа — это методика преподавания русского языка. Но теперь я даже не решаюсь сказать, что более выдающееся в курсе средней школы — методика русского языка или «Беседы о словесности».

Единственный предмет, с которым всё не так хорошо, как, может, хотелось бы, — это, естественно, русский язык. Сначала о достижениях.

Любые списывания лишены ошибок, диктанты — практически всегда тоже. Год назад нам сняли диагноз «дислексия». Логопед дала сыну прочесть текст для седьмого класса. Он прочитал его без единой ошибки и со всеми знаками препинания, а полным пониманием прочитанного не оставил у врача никаких сомнений. Правда, даже тексты Ушинского из «Детского мира» в разы сложнее, чем предложенный сыну логопедом, и прочесть их так же безупречно он на тот момент не мог. Когда я сказала об этом логопеду, она ответила: «Что вы хотите? Это сложные тексты девятнадцатого века! У вас слишком высокая планка».

В этом году нам сняли и «дисграфию». Хотя, конечно, дисграфические проблемы у нас остаются, просто логопед продиктовала маленький текст, и сын написал его без единой ошибки. А на мои замечания, что когда он пишет сочинения, то на первой странице ошибок нет, а дальше начинают появляться дисграфические и дисорфографические ошибки, мне вновь было сказано, что я хочу от ребёнка слишком многого.

Вообще, в последнее время нам стали встречаться очень странные логопеды. Когда я показала тетради по редактированию текста и рассказала, что так мы подняли грамотность при списывании, логопед ответила, что это всё, конечно, очень красиво, но детям с дисграфией такими тетрадями пользоваться нельзя, так как ошибок будет ещё больше, чем раньше. Я пыталась объяснить, что это не просто тетрадка с пропущенными буквами, показывала методичку, на что мне было сказано, что у неё нет лишнего времени вникать во всякие методики, но есть хороший метод, чтобы научить ребёнка писать стопроцентно грамотно: например, если у него есть проблемы с написанием «жи–ши», надо написать сто раз слово «лыжи» и сто раз — слово «мыши», и поступать так с каждой проблемной орфограммой. После этого я тихо «стекла под стол» и решила больше ничего не рассказывать. Но название вашей методички логопед себе переписала))

Учительница по русскому поражена познаниями сына в грамматике, точнее, теми знаниями, что сын получил по вашим пособиям. Она говорит, что у детей в классе нет таких прочных знаний и что им приходится постоянно напоминать материал начальной школы, но они всё равно ничего не запоминают.

При всех наших достижениях сложности с русским у нас остались.

Первая — это проблема с грамотностью при написании сочинений. По содержанию к ним никаких претензий нет — сочинения художественно красивые (я бы даже сказала сердечные), последовательно-логичные, и вообще их просто приятно читать, они очень трогают душу, учительница даже прослезилась, читая одно из них. Но поскольку все силы уходят на содержание сочинения, на грамотность их уже не всегда хватает.

Вторая наша сложность — восприятие и усвоение материала из обычного школьного учебника русского языка. Всё вытекает из головы, вот просто практически всё! Пока тема идёт, сын ещё хоть что-то помнит-понимает, но как только перешли к новой, предыдущая выветривается. А вот всё, что прошли по РКШ, остаётся намертво.

Поначалу я не понимала, в чём волшебная сила ваших методичек)) Просто следовала методикам, не уклоняясь и ничего не выбрасывая, хотя при первом знакомстве с пособиями меня подмывало исключить из занятий, как мне казалось, ненужные или слишком лёгкие упражнения. А теперь, после прочтения вашей монографии, материалов на сайте РКШ, просмотра ваших семинаров, у меня нет вопросов, почему нам подходят только ваши методики.

Я считаю, что детям с проблемами вообще не стоит учиться ни по каким другим программам, кроме РКШ. Как показывает практика, даже с такими проблемами и завалами, как у нас, ребёнок вполне может освоить РКШ в полном объёме. Пусть несколько дольше, чем другие дети, но это не главное, ведь тише едешь — дальше будешь!

<...> Но самое главное, что дала Русская Классическая Школа, и в первую очередь словесность, — это внутренний стержень! Сын видит главным смыслом своей жизни послужить Богу и Отечеству. Он хочет получить такое высшее образование, чтобы можно было, получив его, послужить людям и стране. Эти мысли стойко занимают его последние полгода. Раньше он даже слышать ничего не хотел об институте — ещё столько лет учиться. Я уже как-то смирилась с этим его желанием. А тут вдруг он сам пришёл к таким мыслям. Благодаря РКШ и церковнославянскому языку по вашим методичкам у сына сформировались стойкие монархические и православные убеждения, которые ему уже не раз приходилось аргументированно доказывать учителям, пытавшимся навязать ему свои взгляды. У сына потрясающая риторика, это многие отмечают, и ведь никто же его специально не учил ведению дискуссий, всё это — словесность РКШ!

Напоследок хочу отметить, как мне кажется, важную деталь успешного семейного обучения по методикам РКШ — послушание ребёнка родителю или человеку, который занимается обучением. Особенно это относится к подросткам, поскольку чем младше ребёнок, тем легче на него воздействовать. Учёба по РКШ — это труд! <...> РКШ — это труд систематический, кропотливый, не всегда лёгкий, но при последовательном выполнении вполне посильный и интересный. Однако успешно исполнять такой труд без послушания ребёнка невозможно. Об этом как-то мало говорят, но я считаю, что это вообще краеугольный камень семейного обучения по РКШ, да и семейного обучения вообще.

Простите, что много получилось. Очень хочется поделиться с вами той радостью, которая переполняет нас! Тем более, что на 90 % наши успехи — это ваша заслуга! <...>

Добавим ещё к сказанному, что программа РКШ железно формирует навыки. А это просто спасение для детишек, которым нужна помощь, которые нуждаются в постоянном закреплении изученного ранее и в малом и постепенном приращении нового, неизвестного, чтобы всё это прочно откладывалось в долговременной памяти. Также просим не рассматривать нашу программу как единственную помощь деткам и не забывать консультироваться со специалистами.