Разнообразие в сегодняшнем образовании — это, может быть, и неплохо, потому что оно даёт людям возможность выбора, чему и как учиться самим и учить своих детей. Век огромных скоростей подогревает наш энтузиазм и импульсивность выбора, технологии многократно увеличивают поток удобно упакованной информации, мы осваиваем техники скорочтения и обучаем им детей, чтобы увеличить коэффициент потребления этого потока. Система образования спешит перейти на «электронную школу», семейное образование — на интернет-уроки. Это удобно и быстро, что позволяет повышать количество единиц информации, поступающих в сознание (или подсознание?) за единицу времени, и не «заморачиваться» с её поиском и анализом. Да здравствует «О’кей, гугл»!..
А теперь давайте сравним этот подход с тем, насколько аккуратно древнегреческий философ Сократ советовал относиться к выбору учителя и учения. Вы скажете: сейчас время такое, технологии, темп жизни, не вернёмся же мы на 25 веков назад! Да, но... Всё-таки какой путь формирует более цельную личность, более прочный внутренний стержень, более устойчивое и осознанное мировоззрение?
Предлагаем вам прочесть небольшой отрывок из диалога Платона «Протагор». По сюжету, к Сократу обратился юноша Гиппократ. Он желал учиться у софиста (учителя красноречия) Протагора и хотел, чтобы Сократ поспособствовал его намерению. Повествование ведётся от лица Сократа.
***
— Допустим, — сказал я. — А вот теперь мы с тобой отправляемся к Протагору и готовы отсчитать ему деньги в уплату за тебя, если достанет нашего имущества на то, чтобы уговорить его, а нет, то займем ещё и у друзей. Так вот, если бы, видя такую нашу настойчивость, кто-нибудь спросил нас: «Скажите мне, Сократ и Гиппократ, кем считаете вы Протагора и за что хотите платить ему деньги?», — что бы мы ему отвечали? Как называют Протагора, когда говорят о нём, подобно тому как Фидия называют ваятелем, а Гомера — поэтом? Что в этом роде слышим мы относительно Протагора?
— Софистом называют этого человека, Сократ.
— Так мы идём платить ему деньги, потому что он софист?
— Конечно.
— А если бы спросили тебя ещё и вот о чём: сам-то ты кем намерен стать, раз идёшь к Протагору?
Гиппократ покраснел, — уже немного рассвело, так что это можно было разглядеть.
— Если сообразоваться с прежде сказанным, — отвечал он, — то ясно, что я собираюсь стать софистом.
— А тебе, — сказал я, — не стыдно было бы, клянусь богами, появиться среди эллинов в виде софиста?
— Клянусь Зевсом, стыдно, Сократ, если говорить то, что я думаю.
— Но пожалуй, Гиппократ, ты полагаешь, что у Протагора тебе придётся учиться иначе, подобно тому как учился ты у учителя грамоты, игры на кифаре или гимнастики? Ведь каждому из этих предметов ты учился не как будущему своему мастерству, а лишь ради своего образования, как это подобает частному лицу и свободному человеку.
— Конечно, — сказал Гиппократ, — мне кажется, что Протагорово обучение скорее такого рода.
— Так сам-то ты знаешь, что собираешься делать, или тебе это неясно? — спросил я.
— О чём это ты?
— Ты намерен предоставить попечение о твоей душе софисту, как ты говоришь; но, право, я бы очень удивился, если бы ты знал, что такое софист. А раз тебе это неизвестно, то ты не знаешь и того, кому ты вверяешь свою душу и для чего — для хорошего или дурного.
— Я думаю, что знаю, — сказал Гиппократ.
— Так скажи, что такое софист, по-твоему?
— Я полагаю, что, по смыслу этого слова, он — знаток в мудрых вещах.
— Да ведь это можно сказать и про живописцев, и про строителей: они тоже знатоки в мудрых вещах; но если бы кто-нибудь спросил у нас, в каких именно мудрых вещах знатоки живописцы, мы бы сказали, что в создании изображений; и в других случаях ответили бы так же. А вот если бы кто спросил, чем мудр софист, что бы мы ответили? В каком деле он наставник?
— А что если бы мы так определили его, Сократ: это тот, кто наставляет других в искусстве красноречия?
— Может быть, — говорю я, — мы и верно бы сказали, однако недостаточно, потому что этот наш ответ требует дальнейшего вопроса: если софист делает людей искусными в речах, то о чём эти речи? Кифарист, например, делает человека искусным в суждениях о том, чему он его научил, — то есть об игре на кифаре. Не так ли?
— Да.
— Допустим. Ну, а софист, в каких речах он делает искусным? Не ясно ли, что в речах о том, в чём он и сам сведущ?
— Похоже на то.
— А в чём же софист и сам сведущ, и ученика делает сведущим?
— Клянусь Зевсом, не знаю, что тебе ответить.
На это я сказал:
— Как же так? Знаешь, какой опасности ты собираешься подвергнуть свою душу? Ведь когда тебе бывало нужно вверить кому-нибудь своё тело и было неизвестно, пойдёт ли это на пользу или во вред, ты и сам немало раздумывал, вверять его или не вверять, и друзей и домашних призывал на совет и обсуждал это дело целыми днями. А когда речь зашла о душе, которую ты ведь ставишь выше, чем тело, потому что от того, будет она лучше или хуже, зависит, хорошо или дурно пойдут все твои дела, ты ни с отцом, ни с братом и ни с кем из нас, твоих друзей, не советовался, вверять ли тебе или не вверять свою душу этому пришлому чужеземцу. Лишь вчера ввечеру, по твоим словам, услыхав о нём, ты уже сегодня идёшь спозаранку, не поразмыслив и не посоветовавшись о том, нужно ли вверять ему себя или нет, и сразу готов потратить и собственные деньги, и деньги друзей, как будто ты уже дознался, что тебе нужно непременно сойтись с Протагором, которого, как ты говоришь, ты и не знаешь и не разговаривал с ним никогда. Ты называешь его софистом, а что такое софист, оказывается, совсем не ведаешь, хоть и собираешься вверить себя ему.
Гиппократ, выслушав, сказал:
— Так оно и выходит, Сократ, как ты говоришь.
— А что, Гиппократ, не будет ли наш софист чем-то вроде торговца или разносчика тех припасов, которыми питается душа? По-моему, во всяком случае, он таков.
— Но чем же питается душа, Сократ?
— Знаниями, разумеется, — сказал я. — Только бы, друг мой, не надул нас софист, выхваляя то, что продаёт, как те купцы или разносчики, что торгуют телесною пищей. Потому что и сами они не знают, что в развозимых ими товарах полезно, а что вредно для тела, но расхваливают всё ради продажи, и покупающие у них этого не знают, разве случится кто-нибудь сведущий в гимнастике или врач. Так же и те, что развозят знания по городам и продают их оптом и в розницу всем желающим, хоть они и выхваляют всё, чем торгуют, но, может быть, друг мой, из них некоторые и не знают толком, хорошо ли то, что они продают, или плохо для души; и точно так же не знают и покупающие у них, разве лишь случится кто-нибудь сведущий во врачевании души.
Так вот, если ты знаешь, что здесь полезно, а что — нет, тогда тебе не опасно приобретать знания и у Протагора, и у кого бы то ни было другого; если же нет, то смотри, друг мой, как бы не проиграть самого для тебя дорогого. Ведь гораздо больше риска в приобретении знаний, чем в покупке съестного. Съестное-то и напитки, купив их у торговца или разносчика, ты можешь унести в сосудах, и, прежде чем принять в своё тело в виде еды и питья, их можно хранить дома и посоветоваться со знающим человеком, что следует есть или пить и чего не следует, а также сколько и в какое время. При такой покупке риск не велик. Знания же нельзя унести в сосуде, а поневоле придётся, уплатив цену, принять их в собственную душу и, научившись чему-нибудь, уйти либо с ущербом для себя, либо с пользой. Это мы и рассмотрим, причём вместе с теми, кто нас постарше, потому что мы ещё молоды, чтобы разобраться в таком деле.
А теперь пойдём, как мы собирались, и послушаем того человека; послушавши же его, и с другими побеседуем: Протагор ведь там не один, с ним и Гиппий Элидский, и, думаю, Продик Кеосский, да и много ещё других мудрецов...
***
Оставим пока за кадром дальнейшее развитие событий и задумаемся об актуальности мыслей Сократа и в наши дни, о разумности его подхода и о том, что не всякое «новое знание», полученное с помощью «новой методики», действительно полезно.