В данной статье собраны отрывки из трудов чешского педагога, писателя, общественного деятеля, епископа Яна Амо́са Коме́нского (1592–1670).

Я. А. Коменский систематизировал и популяризовал классно-урочную систему, стал основоположником научной педагогики.

В эту эпоху изменилось содержание образования. Если в средневековой школе один предмет изучался за другим (изучив грамматику, приступали к риторике и т. д.), в народной школе сначала учились читать, потом писать и так далее, то теперь вводилось параллельное изучение предметов. Смена содержания образования повлекла смену форм обучения. Поэтому в разных государствах Европы независимо друг от друга начала утверждаться классно-урочная система вместо индивидуально-групповой, и урок стал необходимой формой организации обучения.

Внимательно читавшие наши публикации в группе ВКонтакте сделали выводы, что Ян Амос Коменский защищал естественный характер образования и натурализм дидактики, заимствовал из природы порядок, который должен быть образцом для искусства обучения, и для разъяснения своих мыслей подыскивал аналогии во внешней природе: «Под природой здесь мы разумеем не испорченность, присущую всем нам после падения, вследствие чего называемся мы по природе “сынами гнева”, не способными собственными силами помышлять о чём-либо благом, но первое наше состояние, в которое нужно ещё призвать нас как к первоначалу».

Порой мысль Коменского шла не от природы к школе, а от школы к природе. Часто дидактические принципы он афористически подтверждал «примерами из области механических искусств», проводя параллели с хорошо отлаженными телегой, кораблём, мельницей, типографским станком... Самым точным и предсказуемым механизмом в ту эпоху были часы, а потому учёные и философы воспринимали их как модель мира в целом. «Ибо как сама Вселенная есть подобие огромного часового механизма, столь искусно составленного из множества колёс и звуковых приборов, что в общем для непрерывности движений и для гармонии одно сочетается с другим, таков и человек». Следовательно, и школа должна иметь «устройство, которое точнейшим образом соответствовало бы часам, устроенным самым искусным образом и роскошно украшенным разнообразными приспособлениями». Необходимо учитывать метафоричность этих образов и понимать, что сам Я. А. Коменский чётко разделял понятия «механической работы», автоматической, бессознательной, и механики как искусства, искусно сделанного прибора.

Конечно же, в дидактике Коменского ещё не идёт речь о развитии в ходе обучения способностей учащихся, ещё недостаёт психологии, многое идеализировано. Но уже в самом начале «Великой дидактики», обращаясь к читателям, Коменский вторит святителю Григорию Назианзину: «Образовать человека, существо самое непостоянное и самое сложное из всех, есть искусство из искусств». А при рассуждении о лучшем, наиболее гибком и правильном способе обучения мыслитель утверждает, что естественный метод образования основывается «на человеческой природе». Образование, согласно Я. А. Коменскому, не завершается школой, но школа должна так подготовить человека, чтобы, окончив её, он мог бы продолжать заниматься самообразованием, и вся жизнь взрослого человека была бы поэтому школой, включая и старость.

Ниже мы публикуем важные и созвучные нам мысли Я. А. Коменского. Также рекомендуем вашему вниманию статью А. А. Красновского, посвящённую дидактическим принципам этого великого педагога.

 

***

«Так как дети являются драгоценнейшим даром Божиим и ни с чем не сравнимым сокровищем, то к ним нужно относиться с величайшей заботливостью.

...Что для родителей дети должны быть милее и дороже, чем золото и серебро, жемчуг и драгоценные камни, ... это можно заключить из взаимного сравнения тех или других.

Именно: во-первых, золото, серебро и другие такого рода предметы суть вещи неодушевлённые и не что иное, как попираемый ногами прах, лишь немного более обработанный и очищенный, а дети — живые образы живого Бога.

Во-вторых, золото и серебро суть вещи внешние, а дети — это те создания, которые создал Бог первыми.

В-третьих, золото и серебро — вещи ненадёжные, а дети — бессмертное наследие. Ибо хотя многие из детей умирают, ... они не обращаются в ничто и не погибают, а только переходят из смертной оболочки в бессмертное царство.

В-четвёртых, золото и серебро переходят от одного к другому, как бы не принадлежа никому, а являясь общим всем, а дети являются для родителей таким достоянием, что нет никого в мире, кто мог бы лишить кого-либо этого права, отнять у него это достояние.

В-пятых, у кого в доме есть дети, тот может быть уверен, что в его доме присутствуют ангелы; всякий, кто обнимает руками маленьких детей, пусть не сомневается, что обнимает ангелов. Как это значительно!

Наконец, серебро, золото, драгоценные камни не могут научить нас ничему иному, чему учат другие творения, а именно — мудрости, могуществу, благости. А дети нам даются как зерцало скромности, приветливости, доброты, согласия и других добродетелей...»

 

***

«Юношество неизбежно нуждается в воспитании и в правильном обучении.

Однако никто не должен думать, что юношество само по себе и без усиленного труда может быть воспитано (в благочестии, добродетелях и в науках). Если прививок, из которого должно вырасти дерево, требует, чтобы его привили, посадили, поливали, обнесли изгородью и дали ему подпорки; если материал для деревянной статуи необходимо срубить, расколоть, обскоблить, вырезать, отполировать и окрасить в различные цвета; если коня, быка, осла, мула нужно приучить к тому, чтобы они могли служить человеку; мало того, если сам человек нуждается в упражнениях, чтобы привыкнуть к еде, питью, беганию, разговору, к хватанию рукой, к работе, — каким же образом, спрашиваю я, кому-нибудь само собою может достаться обладание более высокими и более удалёнными от внешних чувств качествами веры, добродетели мудрости и знания? Это совершенно невозможно.

...Так как часто родители или не способны воспитывать детей, или вследствие занятия служебными или семейными делами не имеют времени на это, а другие даже относятся к этому с пренебрежением, то, по мудрому и спасительному решению, издревле было установлено, чтобы в каждом государстве образование юношества вместе с правом наказания поручалось мужам мудрым, благочестивым и почтенным. Их зовут педагогами, магистрами, наставниками и учителями, а места, назначенные для таких занятий, — коллегиями, гимназиями, школами...

Однако в последующие времена обучение уклонилось безмерно далеко от первоначального своего приятного характера, так что школы стали для молодёжи не местом игры и наслаждения, а местом тяжёлой работы и мучения, особенно в некоторых случаях, когда юношество вверялось людям глупым, совершенно чуждым благочестия и мудрости Божией, от безделья ослабевшим, низким, подававшим самый дурной пример, продававшим себя за деньги в качестве учителей и наставников. Они учили юношество не вере, благочестию и добрым нравам, но суеверию, нечестию и дурной нравственности. Будучи совершенно незнакомыми с настоящим методом и желая всё вдолбить силою, они страшно мучили учеников.

Хотя наши предшественники вместе с церковной реформой кое-что из этого исправили, однако Бог нечто сохранил и до нашего времени, чтобы к своей славе и нашему утешению исправить это более лёгким, сжатым, основательным преподаванием...»

 

***

«Как долго следует держать детей в материнской школе?

Как маленькие растения, выросшие из своих семян, пересаживают в огород, чтобы они лучше росли и приносили плоды, так детей, воспитанных под покровом матери, укрепившихся умственно и физически, для лучшего роста нужно передавать на попечение учителя. Ведь перенесённое в другое место деревцо всегда вырастает выше, и огородный плод всегда вкуснее полевого. Но когда и как это нужно делать? Отпускать детей из материнского крова и передавать преподавателям ранее шестилетнего возраста я не советовал бы по следующим причинам.

Слишком юный возраст требует для себя больше заботы, чем может дать ему учитель, имеющий на своём попечении массу детей. Итак, лучше пока им оставаться под родным кровом матери.

Затем безопаснее, чтобы мозг основательно окреп ранее, чем он начнёт работать, а у ребёнка на пятом или на шестом году едва лишь заканчивается всё образование черепа и мозг становится твёрдым. Итак, для этого возраста достаточно того, что даётся при домашнем обучении, само собой, незаметно и как бы в игре.

Кроме того, было бы совершенно бесполезно, если бы мы действовали иначе. Если взять для прививки черенок ещё слабый, он будет расти медленно, если же более крепкий — быстрее. Молодая лошадь, слишком рано запряжённая в повозку, становится слабее, но если дать ей достаточно времени, чтобы подрасти, она будет везти лучше и вознаградит за данную отсрочку.

И наконец, не так долго ждать до шестого или начала седьмого года, если дома нет недостатка в том, в чём дети могли бы укрепляться в эти первые годы своей жизни. Если ребёнок уже начал приобретать навыки в благочестии и добрых нравах (особенно в почтительности, послушании и повиновении по отношению к старшим), а также в мудрости, в быстром выполнении дела, в отчётливом произношении слов, то не будет слишком поздно, если он поступит учиться в школу шести лет.

Напротив того, я бы не советовал задерживать ребёнка дома долее шести лет, так как в этот срок легко можно закончить то, что нужно было усвоить дома. И если затем тотчас не отдать ребёнка в настоящую школу, несомненно, он привыкнет к бесполезному досугу. Мало того, нужно опасаться, чтобы вследствие этого ненужного досуга он не приобрёл тот или иной порок, который потом, точно вредные плевелы, с трудом можно было бы вырвать. Итак, самое лучшее — продолжать то, что раз было начато.

Однако этого не следует понимать безусловно, как будто переход в школу непременно должен происходить только после достижения шести лет. Сообразно со способностями ребёнка этот срок можно или продлить, или сократить на полгода, или даже на целый год. Ведь некоторые деревья приносят плоды даже весной, другие — летом, иные — осенью.

И хотя некоторые дети (ранее шести, пяти и даже до четырёх лет) желали бы высоко летать, однако будет хорошо скорее сдерживать их, чем позволять им это, а тем более побуждать их к этому. Иначе тот, кто прежде времени желает быть доктором, едва будет бакалавром, а иногда даже окажется глупцом, как и виноградная ветвь, которая вначале роскошно растёт и в большом количестве приносит виноград, будет подниматься вверх, однако ослабит корень и будет недолговечна. Есть, напротив того, дети более отсталые, с которыми едва ли можно будет что-либо начать на седьмом или на восьмом году».

 

***

«Каким образом родители должны готовить своих детей к школе?

Все человеческие дела требуют осмотрительности и должной подготовки. Итак, родители должны отдавать своих детей для образования в школу обдуманно, и прежде всего они сами должны подумать, что предстоит им делать и как открыть глаза детям, чтобы они поразмыслили о том же самом.

Итак, неразумно поступают те родители, которые без всякой подготовки ведут своих детей в школу, точно телят на бойню или скотину в стадо; пусть потом школьный учитель мучается с ними, терзает их как хочет. Но ещё более безумны те, кто сделал из учителя пугало, а из школы — застенок, и всё-таки ведёт туда детей. Это происходит в том случае, если родители или прислуга в присутствии детей говорят о школьных наказаниях, о строгости учителей, о том, что больше дети не будут играть и т. п. “Пошлю тебя в школу, — говорят они, — успокоишься, выпорют тебя, подожди только” и пр. Этим способом в детях развивается не кротость, но отчаяние и рабский страх перед родителями и учителями.

Итак, разумные и благочестивые родители, воспитатели и попечители будут поступать так: когда приближается время посылать детей в школу, они будут ободрять их, точно наступает ярмарка или собирание винограда, говоря, что они пойдут в школу вместе с другими детьми и вместе с ними будут учиться и играть. Может также отец или мать пообещать ребёнку прекрасные одежды, изящную шляпу, красивую дощечку для письма, книжку и что-либо подобное, а иногда и показать то, что уже приготовлено для ребёнка (ко дню отправления в школу). Однако давать этого не следует (чтобы дети всё более и более воспламенялись желанием).

Хорошо будет также разъяснить детям, какое это прекрасное дело — посещать школу и учиться, ведь из таких детей выходят важные люди, начальники, доктора, сенаторы, выдающиеся, славные, богатые и мудрые, к которым остальные должны относиться с почтением. Таким образом, гораздо лучше посещать школу, чем дома томиться от безделья или бегать по улицам. А чтобы они заранее познакомились с этими занятиями, не мешает дать им в руки мел, которым бы они могли рисовать на скамейках, на столе или на данной доске проводить линии, рисовать, что только хотят: чашки, кресты, круги, звёздочки, лошадей, деревья и пр. Передают они это верно или нет — неважно, лишь бы только они получали от этого удовольствие. Невозможно, чтобы это осталось без результата, ведь в школе им легче будет писать буквы и различать их, и вообще не следует упускать из виду ничего, что можно придумать для возбуждения в детях любви к школе.

...Учитель (помня о своём долге) ласково с ним поговорит, покажет ему что-нибудь, чего тот не видел (книжку, рисунок, какой-нибудь музыкальный или математический инструмент и то, что ребёнку может доставить удовольствие). Иногда также учитель что-либо подарит ребёнку: дощечку для письма, флакончик чернил или что-либо подобное. А чтобы учителю не было от этого ущерба, родители (ради которых это происходит) могут и должны это как-нибудь возместить или вперёд что-либо послать. Таким образом, ребёнок будет относиться к школе и к учителям бодро и с расположением, особенно если у него будет проявляться благородная натура...»

 

***

«Дидактика есть теория обучения... Мы решаемся предложить Великую дидактику, т. е. универсальное искусство учить всех всему, и притом учить с верным успехом; так, чтобы неуспеха последовать не могло, учить быстро, чтобы ни у учащих, ни у учащихся не было обременения или скуки, чтобы обучение происходило скорее с величайшим удовольствием для той и другой стороны; учить основательно, не поверхностно и, следовательно, не для формы, но подвигая учащихся к истинной науке, добрым нравам и глубокому благочестию...

Дело это поистине весьма серьёзное и, с одной стороны, должно стать предметом общего желания, а с другой — его нужно взвесить общими обсуждениями и продвигать вперёд общими усилиями, так как оно преследует общее благо всего человеческого рода.

“Какой больший и лучший дар мы можем предложить государству, как не тот, чтобы учить и образовывать юношество, особенно при настоящих нравах и в наше время, когда юношество так испорчено, что его нужно обуздывать и сдерживать общими силами”, — так говорил Цицерон. А Филипп Меланхтон писал: “Правильно образовывать юношество — это имеет несколько большее значение, чем покорить Трою”. Сюда же относится знаменитое изречение Григория Назианзина: “Образовать человека, существо самое непостоянное и самое сложное из всех, есть искусство из искусств”.

Следовательно, предложить “искусство из искусств” есть дело чрезвычайной трудности, и оно требует обсуждения, и притом не одного человека, а многих людей, так как один человек никогда не бывает настолько проницательным, чтобы от его взора не ускользнуло весьма многое.

...Это искусство учить и учиться в значительной мере было неизвестно предшествующим векам, и таким образом учебные занятия и школы были полны трудов и колебаний, и самообманов, и ошибок и заблуждений, так что более основательного образования могли достигнуть лишь те, кто отличался необычайными дарованиями.

Однако с недавнего времени Бог стал предпосылать как бы утреннюю зарю и внушил некоторым почтенным мужам Германии проникнуться отвращением к запутанности применявшегося в школах метода и размышлять о каком-нибудь более лёгком и более сокращённом методе обучения языкам и искусствам. Одни из них достигали поставленной цели с большим успехом, чем другие. Это видно из изданных ими дидактических книг и из их опытов.

Я решил рассмотреть и исследовать причины, основания, способы и цели обучения, как предлагает назвать это искусство Тертуллиан. Так возник этот трактат, излагающий и выясняющий дело полнее (как я надеюсь), чем это было до сих пор».

 

***

«Семена образования, добродетели и благочестия заложены в нас от природы.

...Обитающей в нас разумной душе даны органы, как бы лазутчики и разведчики, с помощью которых душа исследует всё, что находится вне её, — это зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, так что ни одно создание, где бы оно ни находилось, не может от неё укрыться. Так как в видимом мире нет ничего, чего нельзя было бы или видеть, или слышать, или обонять, или вкушать, или осязать и, таким образом, определять по существу и качеству, то отсюда следует, что в мире нет ничего, чего бы не мог обнять одарённый чувством и разумом человек.

Врождены также человеку стремление к знанию и не только способность переносить труды, но и стремление к ним. Это проявляется непосредственно в раннем детском возрасте и сопровождает нас всю жизнь. Ведь кто не желает всегда слушать, видеть, делать что-либо новое? Кому не доставляет удовольствия каждый день куда-нибудь отправляться, с кем-либо побеседовать, о чём-либо со своей стороны рассказать?

Положение дел именно таково: глаза, уши, орган осязания, самый разум, беспрестанно отыскивая себе пищу, всегда устремляются во внешний мир, и для живой натуры нет ничего более невыносимого, чем праздность и бездействие. А так как даже люди невежественные удивляются учёным мужам, то не указывает ли это на то, что они чувствуют притягательную силу какого-то естественного стремления? Они и сами хотели бы быть участниками их учёности, если бы могли надеяться на осуществление этого, но так как они на это не надеются, то предаются сожалениям и почитают тех, кого считают стоящими выше себя.

Примеры автодидактов (самоучек) показывают со всей очевидностью, что, следуя за природой, человек может постигнуть всё. Не имея никаких учителей, будучи сами себе учителями или ... имея своими наставниками дубы и буки (т. е. гуляя и размышляя в лесах), некоторые пошли гораздо дальше других, находившихся под тщательным руководством учителей. Разве это не указывает, что у человека поистине есть и лампада, и светильня, и масло, и огниво? Лишь бы только он умел высекать искры, принимать их огнивом, зажигать светильник, и он тотчас же увидал бы удивительные сокровища премудрости Божией как в себе, так и в великом мире (как всё расположено по числу, мере и весу)».

 

***

«Человек наслаждается гармонией и страстно к ней стремится. Ведь кто не наслаждается созерцанием красивого человека, стройного коня, прекрасного изваяния, красивой картины? Но откуда это, если не из того источника, что пропорция частей и цветов доставляет нам удовольствие? В этом самым естественным образом состоит очарование для глаз. Я спрашиваю также, на кого не действует музыка? И почему это? Именно потому, что гармония тонов дает приятное созвучие. Кому не нравится хорошо приготовленная пища? Это потому, что сочетание и даже сами вкусовые ощущения приятно раздражают нёбо. Каждому приятны умеренная теплота, умеренный холод, умеренный покой членов и движение...

Но и сам человек есть не что иное, как гармония и в отношении тела, и в отношении души. Ибо как сама Вселенная есть подобие огромного часового механизма, столь искусно составленного из множества колёс и звуковых приборов, что в общем для непрерывности движений и для гармонии одно сочетается с другим, — таков и человек. Что касается тела, устроенного с изумительным искусством, то первым двигателем является сердце, источник жизни и действий, от которого остальные члены получают движение и меру движения. А силой, вызывающей движение, является мозг, который с помощью нервов, как бы шнуров, притягивает и отпускает остальные колёса (члены). А разнообразие деятельности внутри и вне заключается именно в той самой соразмерной пропорции движений.

Подобным образом в душевных движениях главным движущим колесом является воля; рычаги, приводящие её в движение, — это желания и страсти, которые склоняют волю в ту или другую сторону. Рычагом, открывающим движение и замыкающим его, является разум, который взвешивает и определяет, чего, где, в какой мере нужно желать или чего избегать. Остальные движения души есть как бы меньшие колеса, следующие за главным. Отсюда, если желаниям и страстям не даётся слишком большой силы, и рычаг, т. е. разум, правильно будет открывать и закрывать движения страстей, необходимым следствием должны быть гармония и согласованность добродетелей, т. е. соответствующее сочетание действий и пассивных состояний.

Итак, человек поистине есть сам в себе не что иное, как гармония. Поэтому как о часах или о музыкальном инструменте, сделанных рукою опытного мастера, если они испорчены и расстроены, мы не говорим решительно, что они уже больше негодны (ведь их можно починить и исправить), так и относительно человека нужно прийти к выводу, что он может быть исправлен при помощи определённых средств».

 

***

«Человеку, если он должен стать человеком, необходимо получить образование.

...Пусть никто не думает, что истинным человеком можно стать, не научившись действовать как человек, т. е. не получивши наставления в том, что делает его человеком. Это ясно на примере всех созданий, которые хотя и предназначены быть полезными, но становятся таковыми, только будучи приспособленными для этого рукой человека.

Так, например, камни даны затем, чтобы служить для постройки домов, башен, стен, колонн и пр., но они служат для этой цели лишь в том случае, если они нами наломаны, отёсаны, уложены. Так и жемчужины и драгоценные камни, предназначенные для украшения людей, обрабатываются, шлифуются, полируются людьми... Казалось бы, что животные, которые одарены жизнью и движением, должны сами по себе быть на всё способны. Однако если мы желаем пользоваться их работой, ради которой они нам даны, мы должны предварительно их упражнять в ней.

...Человек со стороны тела создан для труда. Но мы видим, что вместе с ним рождается способность к этому: человека нужно постепенно учить и сидеть, и стоять, и ходить, и двигать руками для работы. Итак, откуда же у нашего духа было бы преимущество, чтобы без предварительной подготовки он сделался бы совершенным благодаря самому себе и через себя? Потому что для всех созданий существует закон брать начало из ничего и постепенно возвышаться как в отношении сущности, так и в отношении действий.

...Мы приносим с собою в мир чистый ум, точно гладкую доску, не умея что-либо делать, говорить и понимать, и всё это нужно приобретать с основания. И мы действительно добиваемся теперь этого с гораздо большим трудом, чем это должно было быть в состоянии совершенства, так как и вещи для нас затемнены, и языки смешаны...

Итак, пусть будет установлено: всем, рождённым людьми, безусловно необходимо воспитание для того, чтобы они были людьми, а не дикими животными, не бессмысленными зверями, не неподвижными чурбанами. Отсюда следует и то, что каждый настолько превосходит других, насколько он более других упражнялся».

 

***

«Необходимо заботиться и даже добиваться того, чтобы всех, явившихся в мир не только в качестве зрителей, но также и в качестве будущих деятелей, научить распознавать основания, свойства и цели важнейшего из всего существующего и происходящего, чтобы в этом мире не встретилось им ничего, о чём бы они не имели возможности составить хотя бы скромного суждения и чем они не могли бы воспользоваться для определённой цели разумно, без вредной ошибки.

Итак, во всех случаях без исключения нужно стремиться к тому, чтобы в школах: при посредстве наук и искусств развивались способности; совершенствовались языки; развивались благонравие и нравы в направлении всякой благопристойности согласно со всеми нравственными устоями.

Ведь мудро сказал тот, кто молвил, что школы — мастерские гуманности, если они достигают того, что люди становятся действительно людьми.

Так как от детского возраста и воспитания зависит вся последующая жизнь, то цель не будет достигнута, если души всех не подготовят заранее ко всему, что предстоит в жизни.

Итак, подобно тому, как в чреве матери у каждого будущего человека образуются одни и те же члены — руки, ноги, язык и пр., хотя не все должны быть ремесленниками, скороходами, писцами, ораторами, так и в школе всех до́лжно учить всему тому, что касается человека, хотя впоследствии одним будет более полезно одно, а другим — другое...»

 

***

«Природа не смешивает своих действий, а выполняет их по отдельности, в определённом порядке.

В школах же царила путаница. Многое одновременно навязывалось ученикам, например, латинская и греческая грамматики, а, быть может, риторика и поэтика, и чему ещё только не учили! Ведь кому не известно то, что в классических школах в течение целого дня, почти на каждом уроке, меняется материал занятий и упражнений. Что же, спрашиваю я, считать путаницей, если не это?

Это похоже на то, как если бы сапожник взялся шить сразу шесть или семь сапогов и то брал бы в руки, то откладывал бы в сторону один сапог за другим. Или если бы пекарь сажал различные хлебы в печь и вынимал их так, что каждому хлебу пришлось бы по много раз то попадать в печь, то быть вынутым. Кто же поступает настолько бессмысленно? Сапожник, раньше чем не окончит один сапог, к другому даже не прикасается; хлебопёк не сажает в печь другие хлебы ранее, чем испекутся уже посаженные.

...Ошибку делают те наставники, которые хотят достигнуть образования вверенного им юношества тем, что много диктуют и дают многое заучивать на память, без тщательного разъяснения вещей. Точно так же погрешают и те, которые хотят всё разъяснить, но не соблюдают меры, не зная, как нежно нужно отрыть корень и ввести ростки наук. Таким образом, они терзают учеников так же, как если бы кто-нибудь для надреза в растении вместо ножичка пустил бы в ход дубину или колотушку.

Точно так же плохо учат искусствам, наукам, языкам, если не предпосылают им предварительного элементарного обучения. Так, я помню, было на практике. Только приступив к диалектике, риторике и метафизике, мы были завалены длинными правилами с комментариями правил и объяснениями комментариев, сличениями авторов и спорными вопросами. Подобным образом нас набивали и латинской грамматикой со всеми отступлениями, и греческой грамматикой с диалектами греческого языка. Мы, несчастные, были ошеломлены, не зная, что кругом нас происходит.

Среди многих тысяч и я также являюсь одним из несчастных, у которого жалким образом погибла прекраснейшая пора — весна всей жизни, цветущие годы юности — из-за того, что она была растрачена на схоластический вздор. Ах, сколько раз после того, как мне представилось видеть лучшее, воспоминание о несчастном времени исторгало у меня из груди стенания, из очей — слёзы, из сердца — печаль! Сколько раз эта печаль заставляла меня восклицать: “О, если бы Юпитер вернул мне минувшие годы!”»

 

***

«Школы можно преобразовать к лучшему. Мы же обещаем такое устройство школ, благодаря которому:

• Образование должно получать всё юношество, за исключением разве тех, кому Бог отказал в разуме.

• Как подготовка к жизни, это образование должно быть закончено ещё до наступления зрелости.

• Это образование должно происходить весьма легко и мягко, как бы само собою — без побоев и суровости или какого-либо принуждения. Как организм растёт и крепнет, если только его разумно питать, давать ему тепло и упражнения, так, говорю я, разумно доставляемые душе питание, тепло, упражнения должны сами собой переходить в мудрость, добродетель, благочестие.

• Юношество должно получить образование не кажущееся, а истинное, не поверхностное, а основательное, то есть чтобы разумное существо — человек — приучался руководствоваться не чужим умом, а своим собственным, не только вычитывать из книг и понимать чужие мнения о вещах или даже заучивать и воспроизводить их в цитатах, но развивать в себе способность проникать в корень вещей и вырабатывать истинное понимание и употребление их. Нужно также стремиться к основательному усвоению нравственности и благочестия.

• Это образование не должно требовать больших усилий, а должно быть чрезвычайно лёгким. Нужно уделять не более четырёх часов ежедневно на занятия в школе, и притом так, чтобы было достаточно одного учителя для обучения одновременно хотя бы ста учеников. Причём эта работа всё же будет в десять раз легче, чем та, которая теперь обыкновенно затрачивается на обучение отдельно взятых учащихся поодиночке.

...Единственным и вполне достаточным основанием этого доказательства пусть будет следующее: каждая вещь не только легко позволяет себя направлять туда, куда влечет её природа, но, больше того, и сама охотно устремляется туда и испытывает страдание, если ей в этом помешать.

Ведь нет, конечно, никакой необходимости принуждать птицу летать, рыбу — плавать, зверя — приучать бегать. Они делают это сами собой, лишь только чувствуют, что достаточно окрепли. Точно так же нет необходимости заставлять воду течь по покатому месту вниз или разгораться огонь, получивший горючий материал и приток воздуха, круглый камень — катиться вниз, а квадратный камень заставлять лежать на месте, глаз и зеркало — воспринимать предметы, если возле них есть свет; семя, согретое влагою и теплом, — произрастать. Итак, все вещи стремятся действовать так, как им от природы надлежит действовать, и проявляют свою деятельность хотя бы при малейшем содействии им.

Сущность сказанного сводится к следующему высказыванию Плутарха: “Какими дети рождаются, это ни от кого не зависит, но чтобы они путём правильного воспитания сделались хорошими, — это в нашей власти”. Да, в нашей власти, говорит он. Так садовник из любого живого корня выращивает дерево, применяя в необходимых случаях именно своё искусство посадки...»

 

***

«Основою преобразования школ является точный порядок во всём.

Если бы мы обратили внимание на то, что собственно сохраняет в устойчивом состоянии всю эту вселенную со всеми её мельчайшими вещами, то не нашли бы ничего, решительно ничего иного, кроме порядка вещей предшествующих и последующих, больших и малых, схожих и несхожих в соответствии с местом, временем, числом, мерой и весом, надлежащих и соответствующих каждой вещи. Кто-то метко и верно сказал, что порядок есть душа вещей, ведь всё, что приведено в порядок, сохраняет своё положение и целость до тех пор, пока есть порядок. Если порядок нарушен, то всё ослабевает, расшатывается, падает. Это ясно из примеров природы и искусства. Действительно:

• Что даёт возможность пчёлам, муравьям, паукам делать работу такой точности, что человеческий ум находит в ней больше чему удивляться, чем подражать? Не что иное, как врождённое искусство соблюдать в действиях порядок, число, меру.

• Чем объясняется, что один человек, царь или император, может управлять целыми народами и, несмотря на то, что сколько голов, столько и умов, все, однако, осуществляют намерения его одного? И если он хорошо ведёт дело, всё неминуемо идёт хорошо. Это происходит только благодаря порядку, по которому все связаны узами законов и подчинения. Одному правителю государства подчинено несколько ближайших человек, которыми он должен править непосредственно, каждому из них подчинены другие и так далее, постепенно, до самого последнего человека. Таким образом, точно в цепи одно звено поддерживает другое, так что если двинуть одно, двигаются все; если остаётся в покое первое, покоятся и все другие.

• Чем объясняется, наконец, что в инструменте для измерения времени, то есть в часах, различным образом расположенные и размещённые железные части дают сами от себя движение и при этом стройно отсчитывают дни, месяцы, а быть может, и годы?

Таким образом, всё движется с большей точностью, нежели какое-либо живое тело, приводимое в движение собственным духом. Но если в составных частях часов что-либо ломается, разбивается или замедляется, принимает неправильное движение, хотя бы это было самое маленькое колёсико, самая маленькая ось, самая маленькая задвижка, — тотчас всё или останавливается, или перестаёт отвечать своему назначению. Отсюда ясно видно, что и здесь всё зависит от порядка.

Итак, искусство обучения не требует ничего иного, кроме искусного распределения времени, предметов и метода. Если мы будем в состоянии точно установить это распределение, то обучать всему школьную молодёжь в каком угодно числе будет нисколько не труднее, чем, взяв типографские инструменты, ежедневно покрывать изящнейшими буквами тысячу страниц...»

 

***

«Нам нужно будет рассмотреть, можно ли это искусство духовного насаждения поставить на столь твёрдые основы обучения, чтобы оно наверняка шло вперёд и не обманывало в своих результатах.

Но так как это основание может состоять лишь в том, чтобы действия данного искусства как можно старательнее приспособить к нормам действий природы, то исследуем пути природы на примepe птицы, выводящей птенцов. Рассматривая, как, следуя по стопам природы, удачно подражают ей садовники, художники, архитекторы, мы легко увидим, каким образом должны подражать ей и образователи юношества.

Природа тщательно приспособляется к удобному времени. Например, птица, намереваясь размножать своё поколение, приступает к этому делу не зимою, когда всё сковано морозом и окоченело, и не летом, когда от жары всё раскаляется и слабеет, и не осенью, когда жизненность всего вместе с солнцем падает и надвигается зима, опасная для птенцов, но весною, когда солнце всему возвращает жизнь и бодрость.

...Против этой основы в школах допускаются ошибки двоякого рода:

• во-первых, не избирается надлежащее время для умственных упражнений;

• во-вторых, упражнения не располагаются так тщательно, чтобы всё шло вперёд в определённой последовательности, безошибочно.

Пока мальчик ещё мал, учить его нельзя, так как корень познания лежит у него ещё глубоко. Учить человека в старости слишком поздно, так как познавательная способность и память уже ослабевают. В среднем возрасте учить затруднительно, так как с трудом можно объединить умственную деятельность, рассеянную по различным предметам. Следовательно, нужно пользоваться юным возрастом, пока сила жизни и разума находится на подъёме; тогда всё воспринимается и легко пускает глубокие корни.

Итак, мы делаем заключение:

• образование человека нужно начинать в весну жизни, то есть в детстве, ибо детство изображает собой весну, юность — лето, возмужалый возраст — осень и старость — зиму;

• утренние часы для занятий наиболее удобны (так как опять утро соответствует весне, полдень — лету, вечер — осени, а ночь — зиме);

• всё, подлежащее изучению, должно быть распределено сообразно ступеням возраста так, чтобы предлагалось для изучения только то, что доступно восприятию в каждом возрасте...»

 

***

«Природа подготавливает себе материал, прежде чем начинает придавать ему форму.

Так, разумный архитектор, прежде чем начинать строить здание, свозит брёвна, камни, известь, железо и другие необходимые материалы, чтобы впоследствии из-за недостатка материалов не замедлились работы или не пострадала прочность здания.

Так же садовник, прежде чем начать посадку, старается иметь наготове сад, отводки, высадки и всевозможные инструменты, дабы не быть вынужденным искать во время работы то, что ему необходимо, иначе он погубит весьма многое.

Против этого основного положения школы погрешают следующим образом:

• Во-первых, тем, что не стараются иметь наготове для общего пользования всевозможные орудия: книги, доски, модели, образцы и тому подобное. Тогда только лишь отыскивают, устраивают, диктуют, переписывают и прочее, когда что-либо понадобится, что приводит (особенно если попадается неопытный или небрежный преподаватель, которых обычно больше) к жалким результатам. Подобное положение мы имели бы в том случае, если бы врач только тогда стал бы бегать по садам и лесам собирать травы и корни, варить их, процеживать и прочее, когда надо давать лекарства. Между тем лекарства на всякий случай должны быть уже наготове.

• Во-вторых, в тех книгах, которые употребляются в школах, не соблюдается тот естественный порядок, при котором материал предшествовал бы форме. Почти повсюду происходит наоборот: порядок вещей излагается ранее самих вещей, хотя невозможно устанавливать порядок, когда ещё нет налицо того, что следует приводить в порядок.

При самом изучении языков превратно поступали в том отношении, что начинали не с какого-либо автора или умело подготовленного словаря, а с грамматики, тогда как и авторы (как по-своему и словари) обеспечивают материал языка, слова; грамматика же прибавляет только форму, законы словообразования, порядок их расположения и сочетания (согласования).

• В-третьих, в круге наук или в энциклопедиях повсюду предпосылают искусство, а науки и знания заставляют следовать за ними, между тем как эти последние обучают вещам, а первые — формам вещей.

• Наконец, правила предпосылают абстрактно и затем только их разъясняют приводимыми примерами, хотя свет должен предшествовать тому, что освещается.

Отсюда вытекает, что для исправления метода необходимо: подготовлять книги и все другие учебные пособия; развивать ум ранее языка; никакого языка не изучать из грамматики, а каждый язык следует изучать из подходящих произведений писателей; реальные учебные предметы предпосылать формальным; примеры предпосылать правилам...»

 

***

«Природа не смешивает своих действий, выполняет их по отдельности, в определённом порядке. Например, когда природа создаёт птенца, то в одно время формирует кости, кровеносные сосуды, нервы, в другое — плотные мускулы, в третье — покрывает кожей и опять особое время одевает перьями и, наконец, учит летать и прочее.

Закладывая фундамент, архитектор одновременно с этим не возводит стен, а тем более не покрывает здание крышей, а каждое из этих дел делает в своё время и на своём месте.

Итак, пусть в школах будет установлен порядок, при котором ученики в одно и то же время занимались бы только одним предметом.

Ошибку делают те наставники, которые хотят достигнуть образования вверенного им юношества тем, что много диктуют и дают заучивать много на память без тщательного разъяснения вещей. Точно так же погрешают и те, которые хотят всё разъяснить, но не соблюдают меры.

Таким образом, они терзают учеников так же, как если бы кто-нибудь для надреза в растении вместо ножичка пустил бы в ход дубину или колотушку.

Итак, на основании сказанного: нужно образовывать, во-первых, понимание вещей, во-вторых, память и, в-третьих, язык и руки; учитель должен соблюдать все способы раскрытия познавательных способностей и применять их сообразно обстоятельствам...»

 

***

«Неправильно будет преподавать науки с самого начала со всеми подробностями вместо того, чтобы предпосылать им сперва простой общий очерк всех знаний. Никому нельзя дать образование на основе одной какой-либо частной науки, независимо от остальных наук.

...С самого начала юношам, которым нужно дать образование, следует дать основы общего образования, то есть распределить учебный материал так, чтобы следующие затем занятия, по-видимому, не вносили ничего нового, а представляли только некоторое развитие полученных знаний в их частностях...

Любой язык, любые науки или искусства должны быть сперва преподаны в простейших элементах, чтобы у учеников сложилось общее понимание целого их; затем для более полного изучения их даются правила и примеры, потом сообщаются полные системы с присоединением неправильностей, наконец, даются, если это нужно, комментарии. Кто начинает дело с основания, тот не так нуждается в комментариях. Немного позже каждый сам будет в состоянии комментировать лучше...»

 

***

«Природа не делает скачков, а идёт вперёд постепенно. Так, образование птички имеет свои ступени, которые не могут быть ни обойдены, ни переставлены, пока птенец, освободившись от своей скорлупы, не выйдет наружу. Когда это произойдёт, то мать не заставляет птенца немедленно летать и искать корм (так как он ещё не в силах это делать), но кормит его сама. Когда он оперился, то не сейчас же она выгоняет его из гнезда для летания, а заставляет постепенно упражняться... И каждая из отдельных этих ступеней требует для себя определённого времени, и не только времени, но и постепенности, и не только постепенности, но и неизменного их порядка.

Следовательно, получаются явные нелепости, когда учителя не распределяют занятия для себя и учеников таким образом, чтобы одно не только постепенно следовало за другим, но и так, чтобы каждая работа по необходимости заканчивалась в определённый срок, ибо не установив задачи и средства для их достижения и порядка использования этих средств, легко что-либо пропустить, извратить, запутать дело.

А потому вся совокупность учебных занятий должна быть тщательно разделена на классы так, чтобы предшествующее всегда открывало дорогу последующему и освещало ему путь; время должно быть распределено с величайшей точностью так, чтобы на каждый год, месяц, день, час приходилась своя особая работа; распределение времени и работ необходимо соблюдать точно, чтобы ничто не было пропущено и извращено...»

 

***

«Природа тщательно избегает всего противоречивого и вредного.

В самом деле, птица, высиживая яйца, охраняет их от резкого ветра, дождя или града. Она отгоняет змей, хищных птиц и всех других врагов.

Неразумно сообщать юношеству в начале какого-либо занятия нечто противоречивое, то есть возбуждать сомнение в том, что должно быть изучено. Разве это не то же самое, что расшатывать молодое растение, когда оно собирается пустить корни?

Чрезвычайно верно сказал Гуго: “Никогда не познает истины тот, кто начнёт обучаться с обсуждения спорных вопросов”. Так же неразумно, если юношество не охраняется от безнравственных, запутанных, ошибочных книг, а равно и от дурного товарищества.

Итак, нужно заботиться о том, чтобы учащиеся не получали никаких других книг, кроме тех, которые приняты в соответствующем классе. Эти книги должны быть составлены так, чтобы их по справедливости и заслуженно можно было назвать источниками мудрости, добродетели и благочестия; в школе и вне школы не должно быть терпимо дурное товарищество.

Если всё это тщательно соблюдать, то едва ли возможно, чтобы школы не достигли своей цели...»

 

***

«Природа производит всё из основ, незначительных по величине, но мощных по своему качеству.

...Так, дерево какой угодно величины целиком заключается как в зерне своего плода, так и в черенке последнего побега своих ветвей. Таким образом, если последний посадить в землю, то из него благодаря внутренней действующей силе снова вырастет целое дерево.

Обычно против этого основного положения в школах свершается величайший грех. Ведь большинство учителей считают нужным вместо семени сажать растения, а вместо черенков — деревья, так как вместо основных начал навязывают ученикам хаос различных заключений. Но как верно то, что мир состоит из четырёх элементов (видоизменяющихся только по своим формам), так, несомненно, и научное образование состоит из немногих начал, из которых, если только знать способы их различения, возникает бесконечное множество положений, подобно тому, как на дереве из основательно укрепившегося корня могут вырасти сотни ветвей, тысячи листьев, цветов и плодов.

Отметим между тем три положения:

• каждая наука должна быть заключена в самые сжатые, но точные правила;

• каждое правило нужно излагать немногими, но самыми ясными словами;

• каждое правило должно сопровождаться многочисленными примерами, чтобы стало достаточно ясным, как разнообразно мнение... »

 

***

«Природа переходит от более лёгкого к более трудному. Например, образование яйца начинается не с более твёрдой части — скорлупы, а с желтка; последний сначала покрывается кожицей и только впоследствии — скорлупой.

Следовательно, превратно поступают тогда, когда в школах обучают неизвестному при помощи столь же неизвестного.

Это будет исправлено, если:

• Учебный материал располагается таким образом, чтобы сперва усваивалось то, что является наиболее близким, затем — не столь отдалённым, потом — более отдалённым и, наконец, самым отдалённым. Поэтому когда впервые ученикам предлагаются правила (например, правила логики, риторики и других), их следует разъяснять примерами из повседневной жизни, иначе ученики не поймут ни правила, ни его применения.

• Сперва у учеников развивают внешние чувства (это всего легче), затем — память, далее — понимание и, наконец, суждение. Именно в такой постепенности они следуют друг за другом, так как знание начинается из чувственного восприятия, с помощью воображения оно переходит в память, а затем, через обобщение единичного, образуется понимание общего и, наконец, для уточнения знания о вещах достаточно понятных составляется суждение...»

 

***

«Природа не спешит, а подвигается вперёд медленно. Чтобы быстро высидеть птенцов, птица чрезвычайно медленно согревает их и впоследствии, чтобы птенцы быстрее подросли, не обкармливает их пищей, а кормит понемногу и осмотрительно, давая столько пищи, сколько может переварить неразвитая ещё система пищеварения.

Следовательно, пыткой является для юношества:

• если его ежедневно заставляют заниматься по шести, семи, восьми часов классными занятиями и упражнениями да кроме того несколько часов дома;

• если оно бывает обременено до обморока и до умственного расстройства диктантами, составлением упражнений и заучиванием наизусть чрезвычайно больших отрывков.

Итак, лёгкость занятий и удовольствие от них для ученика увеличит тот:

• кто будет привлекать учеников к классным занятиям на наименьшее число часов, а именно — на четыре часа, предусматривая столько же часов для домашних работ;

• кто как можно меньше будет обременять память, давая только самое главное, предоставив остальное свободному течению;

• кто будет всё преподавать сообразно степени восприимчивости ученика, которая будет увеличиваться с возрастом и дальнейшим ходом занятий…»

 

***

«Природа ничего не вызывает насильно наружу, кроме того, что, созрев внутри, само стремится выйти.

...Так, дерево не даёт отростков ранее, чем сок, поднимаясь от корня, не заставляет их расти; не даёт раскрываться почкам ранее, чем образовавшиеся из сока вместе с цветами листья стремятся развернуться свободнее; не сбрасывает цве́та ранее, чем охваченный им плод не покрывается кожицей; не даёт плоду падать ранее, чем он созрел.

Итак, над умами детей совершается насилие:

• когда их принуждают к тому, до чего они не дошли ещё ни по возрасту, ни по своему умственному развитию;

• когда учеников заставляют что-либо запоминать или делать без предварительного и достаточного разбора, разъяснения и наставления.

Итак, согласно с этим:

• детям следует заниматься только тем, что соответствует их возрасту и способностям, а также тем, к чему они сами стремятся;

• ничего нельзя заставлять заучивать, кроме того, что хорошо понято, и также ничего нельзя требовать от памяти ребёнка, кроме того, что, судя по несомненным признакам, он усвоил;

• ничего не следует предлагать к выполнению, кроме того, форма и способ выполнения чего в достаточной мере разъяснены... »

 

***

«Природа всячески себе помогает. Например, у яйца нет недостатка в своём жизненном тепле; однако отец природы, Бог, предусматривает, чтобы этому теплу помогли или теплота солнца, или перья сидящей на яйцах птицы. Когда птенец выйдет из яйца, мать, пока это необходимо, согревает и всячески развивает и укрепляет его для всего, что нужно ему в жизни.

Итак, жесток тот учитель, который, предложив ученикам работу, не разъясняет достаточно, в чём она заключается, не показывает, как её выполнять, а ещё менее того помогает им при их первых попытках, но обязывает их самих работать изо всех сил и волнуется и свирепеет, когда они что-либо делают не совсем правильно. До тех пор нужно терпеливо относиться к слабому, пока у него не хватает сил.

Итак, на основании этого:

• не следует прибегать при обучении к телесным наказаниям;

• всё, что ученики должны выучить, нужно преподать им и изложить так ясно, чтобы они представляли это как свои пять пальцев.

Для того чтобы всё воспринималось легче, надо, насколько это возможно, привлекать к восприятию внешние чувства. Например, слух постоянно нужно соединять со зрением, язык (речь) — с деятельностью рук. Следовательно, о том, что надо знать, надо не только рассказать, чтобы это было воспринято слухом, но это же следует зарисовать, чтобы через зрение предмет запечатлелся в воображении.

Со своей стороны, пусть ученики немедленно учатся всё воспринятое произносить вслух и выражать деятельностью рук. Не следует отступать ни от одного предмета, пока он не запечатлеется достаточно в ушах, глазах, в уме и памяти.

А для этой цели будет полезно, чтобы всё, что обыкновенно изучается в каждом классе, будь то теоремы или правила, или образы и эмблемы из преподаваемого предмета, изображалось наглядно на стенах той же аудитории.

Такая постановка дела исключительно сильно способствовала бы твёрдому усвоению предмета. Сюда будет относиться и то, чтобы ученики приучались переписывать в свои дневники или сборники общих истин всё то, что они слышат или читают в книгах, так как это будет давать пищу воображению и облегчит припоминание этого предмета в дальнейшем…»

 

***

«Природа не производит ничего такого, польза чего не стала бы вскоре очевидной. Создаёт ли она птичку, скоро становится ясным, что крылья даются ей для летанья, ноги — для беганья и прочее. Возникает ли что-либо на дереве, всё это имеет своё полезное значение вплоть до шелухи и пушка, покрывающих плод, и прочее.

Итак, ты облегчишь ученику усвоение, если во всём, чему бы ты его ни учил, покажешь ему, какую это приносит повседневную пользу в общежитии. Этого правила нужно придерживаться везде: и в грамматике, и в диалектике, и в арифметике, и в геометрии, и в физике, и прочих. Иначе что бы ты ни рассказал, всё будет представляться детям каким-то чудовищем с того света. Не доведённый до понимания того, существует ли это в природе и в порядке ли это вещей, ребёнок скорее будет верить, чем знать. Но если ты покажешь назначение всякой вещи, то ты действительно обеспечишь его подлинным знанием и умением действовать.

Следовательно, нужно учить только тому, в чём есть очевидная польза...»

 

***

«Природа действует во всём единообразно. Например, каково происхождение одной птицы, таково происхождение и всех птиц, мало того — всех животных, изменённое лишь некоторыми побочными обстоятельствами... И каков на дереве один лист, таковы и все остальные, и какими листья бывают в этом году, такими же они будут и в следующем году, и всегда.

Вот почему разнообразие методов обучения только затрудняет юношество и осложняет обучение. Между тем не только различные преподаватели различным образом преподают предметы, но и один и тот же преподаватель преподаёт различно, например, иначе преподаёт грамматику, иначе — диалектику и прочее, тогда как всё это можно было бы преподавать однообразно, в соответствии с гармонией целого и с тем, что вещи и слово имеют связь и родство между собой.

Поэтому нужно позаботиться, чтобы в дальнейшем:

• один и тот же метод был принят для преподавания всех наук, один и тот же метод — для преподавания всех искусств, и тот же метод — для преподавания всех языков;

• в одной и той же школе был один и тот же порядок и во всех упражнениях;

• насколько это возможно, были одни и те же издания книг по одному и тому же предмету...»

 

***

«Основы прочности (основательности) обучения и учения.

От многих раздаются жалобы, да и факты это подтверждают, что только немногие ученики выносят из школ основательное образование, а большинство — только поверхностное или даже только намёк на образование.

Если ты будешь искать причины этого, то она окажется двоякой. Это происходит либо потому, что в школах пренебрегают существенным, обращают внимание на ничтожное и пустое, либо потому, что ученики снова забывают то, что они выучили, так как большая часть знаний только скользит по поверхности ума и не внедряется в него. Этот второй недостаток настолько распространён, что мало людей, которые на него не жаловались бы.

Но есть ли средство против этого зла? Несомненно, найдётся. Обратившись к школе природы, опять-таки будем искать руководящих указаний в её творениях, предназначенных для долгого существования. Таким путём можно будет найти метод, при котором каждый будет знать не только то, что выучил, но даже более, чем он выучил, то есть не только свободно излагать почерпнутое от учителей и из авторов, но и основательно судить о самих вещах.

Но этого можно достигнуть:

• если основательно будут рассматриваться только те вещи, которые должны принести пользу, занимаясь, однако, всеми этими вещами уже без всякого изъятия;

• если всему будет положено прочное основание;

• если указанные основания будут закладываться глубоко; если все затем будут опираться только на эти основания;

• всё, что нужно различать, должно быть различаемо с полной определённостью;

• всё последующее должно опираться на предыдущее;

• всё, что связано между собой, должно быть связываемо постоянно;

• всё должно быть распределяемо пропорционально между разумом, памятью и языком; всё должно закрепляться постоянными упражнениями...»

 

***

«Природа никогда не делает ничего бесполезного. Например, создавая птичку, природа не даёт ей ни чешуи, ни плавательных перьев, ни жабр, ни рогов, ни четырёх ног и ничего такого, что ей не будет нужно, а даёт только голову, сердце, крылья и прочее. Дереву природа не даёт ушей, глаз, перьев, волос и прочее, а лишь кору, лыко, сердцевину, корень и прочее.

Следовательно, в школах:

• нужно преподавать только то, что приносит самую основательную пользу как в настоящей, так и в будущей жизни (и даже более — в будущей);

• если что-либо нужно сообщить юношеству даже и ради настоящей жизни (как это и бывает), всё это должно быть таково, чтобы и в этой настоящей жизни приносило бы существенную пользу.

Природа ничем не пренебрегает из того, что является полезным в будущем для того тела, которое она создаёт.

Следовательно, таким же образом образовывая человека в школах, необходимо образовывать его в целом, чтобы сделать его пригодным для настоящей жизни.

Поэтому в школах следует обучать не только наукам, но и нравственности и благочестию. А научное образование служит человеку к усовершенствованию одновременно и разума, и языка, и рук для того, чтобы он мог всё, что даётся, разумно созерцать, выражать словами и осуществлять в действии. Если что-либо из этого опустить, то получится пробел, который не только нанесёт ущерб образованию, но и подорвёт его основательность. Ибо крепким может быть только тесно связанное во всех своих частях...»

 

***

«Природа ничего не творит без твёрдого основания, без корня. Растение не растёт кверху, пока не пустит свой корень вниз, а если попытается это сделать, то ему придётся завянуть и погибнуть.

Сообразно с этим:

• какое бы занятие ни начинать, нужно прежде всего возбудить у учеников серьёзную любовь к нему, доказав превосходство этого предмета, его пользу, приятность и что только можно;

• идея языка или искусства (которая является не чем иным, как извлечением, охватывающим в самом общем виде все части предмета) всегда должна запечатлеваться в уме учащегося ранее, чем приступят к частному его рассмотрению; в таком случае учащийся уже в самом начале хорошо может обозреть как цель и пределы предмета, так и внутреннее расположение его частей, ибо как скелет есть основа всего тела, так общий очерк искусства есть базис и основа всего искусства.

Природа пускает корни глубоко.

Отсюда ясно, что восприимчивость к учению в ученике нужно возбуждать серьёзно и идею предмета глубоко запечатлевать в уме. К более полной системе искусства или языка следует подходить не ранее, чем будет установлено, что идея усвоена совершенно ясно и пустила хорошие корни...»

 

***

«Природа всё производит из корня и более ниоткуда.

Из этого основного положения следует, что правильно обучать юношество — это не значит вбивать в головы собранную из авторов смесь слов, фраз, учений, мнений, а это значит — раскрывать способность понимать вещи, чтобы именно из этой способности, точно из живого источника, потекли ручейки (знания), подобно тому как из почек деревьев вырастают листья...

На самом деле до сих пор школы не достигли того, чтобы приучать умы, точно молодые деревца, развиваться из собственного корня, но приучали учащихся только к тому, чтобы, сорвав ветки в других местах, навешивать их на себя и, подобно эзоповской вороне, одеваться чужими перьями.

Метод преподавания всех предметов показывает, что школы стремятся к тому, чтобы научить смотреть чужими глазами, мыслить чужим умом.

Нужно учить так, чтобы люди, насколько это возможно, приобретали знания не из книг, но из неба и земли, из дубов и буков, то есть знали и изучали самые вещи, а не чужие только наблюдения и свидетельства о вещах. И это будет значить, что мы снова идём по стопам древних мудрецов, черпая знание не из какого-либо иного источника, а из самого первообраза вещей. Итак, пусть будет законом:

• всё должно выводить из незыблемых начал вещей;

• ничему не следует учить, опираясь только на один авторитет; но всему учить при помощи доказательств, основанных на внешних чувствах и разуме;

• ничего не преподавать одним аналитическим методом, а предпочтительнее преподавать синтетическим...»

 

***

«Природа находится в постоянном движении вперёд, никогда не останавливается, никогда не берётся за новое, бросая начатое, но продолжает прежде начатое, расширяет его и доводит до конца...

Итак, в школах:

• все занятия должны располагаться таким образом, чтобы последующее всегда основывалось на предшествующем, а предшествующее укреплялось последующим;

• всё преподаваемое, правильно понятое умом, должно быть закреплено также и в памяти.

Природа всё соединяет постоянными связями.

Отсюда следует:

• научные занятия всей жизни должны быть так распределены, чтобы составлять одну энциклопедию, в которой всё должно вытекать из общего корня и стоять на своём месте;

• всё, что преподаётся, должно быть так обосновано аргументами, чтобы не оставалось никакого места ни сомнению, ни забвению.

Подкреплять всё основаниями разума — это значит всему учить, указывая на причины, то есть не только показывать, каким образом что происходит, но также и показывать, почему не может быть иначе. Ведь знать что-нибудь — это значит показывать вещь в причинной связи...»

 

***

«Природа сохраняет пропорцию между корнем и ветвями в количественном и качественном отношениях.

Хотя образование сперва должно восприниматься, развиваться и укрепляться внутренним корнем понимания, однако вместе с тем надо принимать меры к тому, чтобы оно заметно распространялось наружу, как бы в суки и ветви, то есть чтобы всё то, что понятно, вместе с тем обучали бы красноречиво излагать и должным образом применять на практике, и наоборот.

Итак:

• при усвоении всякого предмета тотчас нужно обдумать, какую это принесёт пользу, чтобы ничего не изучать напрасно;

• всё то, что усвоено, в свою очередь, должно быть передаваемо другим и для других, чтобы никакое знание не пропадало.

В этом смысле правильно сказано: твоё знание — ничто, если другой не знает, что ты это знаешь. Итак, пусть не открывается даже маленький источник знания без того, чтобы тотчас не потекли ручейки знания...»

 

***

«Природа сама себя оплодотворяет и укрепляет постоянным движением.

...Отсюда следует, что обучение нельзя вести до основательности без возможно более частых повторений и упражнений. А какого рода упражнения являются наилучшими, на это нам указывают естественные процессы, которые в живом теле служат для питания, а именно — движения для привлечения пищи, переваривания и выделения её.

Ибо как в животном (а также в растении) любой орган ищет питания, чтобы его переварить, а переваривает, чтобы питать самого себя (часть переваренного оставляя себе и усвояя) и передавать соседним органам для сохранения целого (ведь любой орган служит другим, чтобы другие служили ему), — так равным образом будет умножать знание тот, кто всегда:

• будет искать и привлекать к себе духовную пищу;

• будет пережёвывать и переваривать то, что он найдёт и привлечёт;

• переварив, будет выделять и сообщать другим.

...Спрашивать — это значит обращаться за советом по поводу неизвестной вещи к учителю, товарищу или книге. Усваивать — это значит узнанное и понятое запоминать и для большей верности заносить в тетрадь (так как немногие отличаются столь счастливыми способностями, чтобы иметь возможность во всём полагаться на память). Обучать — это значит всё усвоенное в свою очередь пересказывать товарищам или всякому, желающему слушать.

Два первых приёма известны школам, третий — ещё недостаточно; однако ввести его было бы весьма полезно. Ведь чрезвычайно правильно известное положение: “Кто учит других, учится сам” — и не только потому, что, повторяя, он укрепляет в себе свои знания, но также и потому, что получает возможность глубже проникать в вещи.

Поэтому талантливейший Иоахим Форций свидетельствует о себе, что всё то, что он только слышал или читал, ускользало у него из памяти даже в течение месяца, а чему он учил других, то он может перечислить как свои пять пальцев и думает, что это может отнять у него только смерть.

В соответствии с этим он советует, чтобы тот из учащихся, кто желает сделать большие успехи в занятиях, искал бы себе учеников, которых он мог бы ежедневно учить тому, чему учится сам, даже если бы ему пришлось платить им деньги. “Лучше тебе, — говорит он, — чтобы ты стеснил себя в чём-либо в своих внешних удобствах, только бы иметь того, кто желал бы слушать, как ты учишь, то есть подвигаешься вперёд”...»

 

***

«Всякий знает, что при множестве предметов мысль рассеивается. Поэтому получится заметное сбережение сил в том случае, если ученикам будут предоставлять только книги, предназначенные для занятий в данном классе.

Предназначенные для этого книги должны быть в большом количестве. Книги должны быть написаны весьма точно и доступно.

Такие книги нужно будет составить для всех школ в соответствии с нашими принципами лёгкости, основательности и краткости: их изложение должно быть полным, основательным и точным, таким, чтобы они были вернейшей картиной всего мира (который должен запечатлеться в сознании). И чего я особенно желаю и на чём я настаиваю, так это на том, чтобы данные книги были написаны понятно и доступно и давали бы учащимся такое освещение, благодаря которому они понимали бы всё сами, даже без учителя.

С этой целью я желал бы, чтобы они составлялись преимущественно в форме диалогов.

Во-первых, именно таким способом легче приспособить содержание и слог к детским силам, чтобы не внушить ученикам представления о предмете как о чём-то невозможном, недоступном или слишком трудном; между тем как нет ничего более искреннего и более естественного, чем беседа, которою постепенно и незаметно можно завести человека куда угодно. В такой форме писатели комедий излагали для наставления народа все свои наблюдения над испорченностью нравов; таким образом излагал всю свою философию Платон; так в интересах общедоступности весьма многое преподносил Цицерон и излагал всё своё богословие Августин.

Во-вторых, разговоры возбуждают, оживляют и поддерживают внимание. Это происходит вследствие того, что нас увлекают разнообразие вопросов и ответов и различные случаи и формы их многократного применения. Мало того, вследствие самого разнообразия разговаривающих лиц и их смены не только устраняется скука, но и возбуждается сильное желание слушать всё более и более.

В-третьих, разговор делает познание более прочным. Мы вернее запоминаем факт, который видели сами, чем тот, о котором мы только слышали рассказ...

В-четвёртых, так как большая часть нашей жизни состоит из разговора, то самым кратким путём к этому юношество подготовляется в том случае, если оно приучается не только понимать полезное, но и рассуждать об этом разнообразно, изящно, серьёзно и быстро.

В-пятых, наконец, разговор облегчает повторение, давая ученикам возможность заниматься им даже самим.

Книги должны быть одного и того же издания...»

 

***

«Каким образом можно было бы в школе всем ученикам в одно и то же время заниматься одним и тем же.

Для осуществления этого необходимо:

• начинать занятия в школах только один раз в году, точно так же, как и солнце только раз в году (весной) начинает действовать на всю растительность;

• всё, что предстоит выполнить, нужно располагать таким образом, чтобы на каждый год, месяц, неделю, день и даже час падало своё задание, и тогда ничто не будет мешать предлагать это задание одновременно всему классу и одновременно же всех доводить до цели.

Для всех наук, как и для всех искусств и языков, существует только один естественный метод. Ведь легче внести изменение или разнообразие, если где-нибудь к ним нужно прибегать, чем создавать новый метод; эти изменения учитель вносит по своему разумению в зависимости не от существа предмета, а от сравнительных особенностей искусств и языков и от способностей к ним и успеваемости учащихся.

Итак, сохранять естественный метод — кратчайший путь для учащихся, так же как для путников кратчайший путь — одна прямая дорога без поворотов. Частные отличия выступают отчётливее, если они указываются как отдельные отклонения от однажды данной общей основы...»

 

***

«Каким образом в немногих словах может быть выражено понимание многих вещей.

Загромождать ум огромной массой знаний или многословием есть дело совершенно бесполезное. Больше питания доставляет человеческому желудку кусок хлеба и глоток вина, чем полный горшок шелухи и отбросов. Лучше одна самая маленькая золотая монета в кошельке, чем сотня медных монет. И относительно правил Сенека сказал метко: “Правила нужно сообщать наподобие семян, их нужно немного, но они должны быть плодотворными”. Человеку, как микрокосму, присуще всё, и нет необходимости вносить что-либо со стороны, кроме света: он сам увидит.

А кто не знает, что для работающего при искусственном свете достаточным является свет даже от маленького пламени свечки. Поэтому-то нужно выбирать или составлять вновь по наукам и языкам основные книги, небольшие по объёму, но пригодные по содержанию на практике. Они должны излагать дело кратко, давая в немногом многое, то есть представляя умственному взору учащихся основные вещи так, как они есть; в немногих, но продуманных и чрезвычайно лёгких для усвоения теоремах и правилах, откуда бы всё остальное вытекало само собой...»

 

***

«Каким образом поставить дело так, чтобы при одной работе выполнялось двойное или тройное дело.

Природа даёт нам примеры, показывающие, что в одно и то же время, при одной работе можно выполнять разнообразные дела. Дерево, например, в одно и то же время растёт и вверх, и вниз, и в стороны, и вместе с тем у него растут и древесина, и кора, и листья, и плоды.

Таким же образом пусть будет поставлено и образование юношества, то есть чтобы всякая работа приносила более чем один результат. Здесь общее правило состоит в том, чтобы всегда и везде брать вместе то, что связано одно с другим.

Пять специальных правил:

1. Слова нужно преподавать и изучать не иначе, как вместе с вещами.

2. На основании этого правила нужно удалять из школ всех авторов, которые учат только словам, а не сообщают никакого знания полезных вещей. Нужно больше заботиться о лучшем. Нужно стремиться к тому, говорит Сенека, чтобы мы подчинялись не словам, а ощущениям.

3. Сокращение труда получится и при одновременном упражнении учеников в чтении и письме. Едва ли можно придумать более действительное побуждение или приманку для учеников даже при изучении алфавита, чем если заставить их усваивать буквы путём письма. Так как стремление к рисованию является как бы естественным для детей, то от такого упражнения они будут получать удовольствие; между тем, вследствие двойного ощущения, сила представления будет получать большую поддержку. Так, после, когда они научатся читать быстро, пусть упражняются на таком материале, который и независимо от этого подлежит изучению, то есть который капля за каплей даёт знание вещей, наставляет в нравственности и благочестии.

4. Упражнения в стиле должны одновременно развивать и ум, и язык; обучение других следует соединять с собственным учением.

5. Серьёзное вместе с развлечением.

Надо строить учебники, снабдив их указаниями преподавателям о правильном пользовании ими, чтобы образование, нравственность, благочестие постепенно могли быть доведены до высшей степени».

 

***

«Об устранении и удалении задержек.

Не без основания было сказано: “Нет ничего более пустого, как знать и изучать многое”, то есть то, что не принесёт пользы; а также: “Мудр не тот, кто знает многое, но тот, кто знает полезное”. Сообразно с этим школьные работы можно будет сделать более лёгкими, внося в них некоторые сокращения.

Надо опускать:

1. То, что не является необходимым. Излишнее — это то, что не содействует ни благочестию, ни нравственности и без чего вполне может обойтись образование. Итак, следует всё изучать не для школы, а для жизни, чтобы ничто по выходе из школы не улетало на ветер.

2. Чуждое. Чуждое есть то, что не свойственно натуре того или другого ученика. Как у трав, деревьев, животных есть различные особенности — с одними нужно обращаться так, с другими — иначе и нельзя пользоваться для одних и тех же целей всем одинаково, — так существуют подобные же природные способности и у людей. Встречаются счастливцы, которые всё постигают, но нет недостатка и в таких, которые в определённых предметах удивительно непонятливы и тупы. Иной в спекулятивных науках — орёл, а в практической мудрости — осёл с лирой. Иной в музыке туп, а в остальном способен к обучению. У другого подобное положение имеет место с математикой или с поэзией, или с логикой и прочим.

Что здесь делать? Куда не влекут способности, туда не толкай. Бороться с натурой — напрасное дело, ибо таким образом ты или совершенно ничего не достигнешь, или достигнешь того, что не оправдает затраченного труда. Учитель есть помощник природы, а не её владыка, её образователь, а не преобразователь...

3. Слишком специальное. Было бы бесконечно скучным, растянутым и запутанным делом, если бы кто-либо пожелал изучать специальные подробности...»

 

***

«Наука, или знание вещей, будучи не чем иным, как внутренним созерцанием вещей, обусловливается такими же элементами, как и внешнее наблюдение или созерцание, а именно — глазом, объектом и светом. Только при наличии таких элементов получается зрение.

Оком внутреннего зрения является разум, или умственные способности, объектом — все вещи, находящиеся вне и внутри интеллекта, светом — должное внимание. Но как во внешнем зрении нужен ещё и определённый способ, чтобы видеть вещи так, как они есть, так и здесь нужен известный метод, при котором вещи так представлялись бы уму, чтобы он воспринимал и постигал их верно и легко.

Итак, юноше, желающему проникнуть в тайны наук, необходимо соблюдать четыре условия:

• он должен иметь чистое духовное око;

• перед ним должны быть поставлены объекты;

• должно быть налицо внимание;

• подлежащее наблюдению должно быть представлено одно за другим в надлежащем порядке — и он всё будет усваивать верно и легко.

Пусть будет для учащих золотым правилом: всё, что только можно, предоставлять для восприятия чувствами, а именно: видимое — для восприятия зрением, слышимое — слухом, запахи — обонянием, подлежащее вкусу — вкусом, доступное осязанию — путём осязания. Если какие-либо предметы сразу можно воспринять несколькими чувствами, пусть они сразу схватываются несколькими чувствами».

 

***

«...Следует сказать о свете, при отсутствии которого напрасно будешь подносить предметы к глазам. Этот свет учения есть внимание, благодаря которому учащийся воспринимает всё открытым и жаждущим знания разумом.

Надо теперь найти способ или метод представлять предметы чувствам таким образом, чтобы от них получалось прочное впечатление. Принципы этого способа прекрасно можно заимствовать из внешнего зрения. Чтобы видеть что-либо правильно, необходимо следующее: поставить соответствующий предмет пред глазами, но не вдали, а на надлежащем расстоянии, и притом не сбоку, но прямо пред глазами. Лицевая сторона предмета должна быть не отвёрнута или перевёрнута, но обращена прямо к глазам так, чтобы сперва можно было осмотреть предмет в целом, а затем осмотреть каждую часть в отдельности, и притом по порядку от начала до конца; останавливаться на каждой части до тех пор, пока всё не будет различено правильно.

Когда все эти условия выполняются надлежащим образом, то наблюдение происходит правильно. Если хотя бы одно из них отсутствует, то наблюдение либо совсем не происходит, либо происходит плохо.

Эти наблюдения дают в распоряжение преподавателей чрезвычайно полезные правила: всему, что до́лжно знать, нужно обучать. Ведь если не преподать ученику то, что он должен знать, то откуда он мог бы это узнать?

Итак, пусть остерегаются учителя скрывать что-либо от учеников: ни умышленно, как обыкновенно делают люди завистливые и нечестные, ни по небрежности, как это бывает у лиц, исполняющих свои дела небрежно. Здесь нужны честность и трудолюбие.

Всему, чему обучаешь, нужно обучать прямо, а не окольными путями.

Это и будет значить — смотреть прямо, а не искоса, когда мы не столько видим вещи, сколько слегка задеваем взглядом, а потому и воспринимаем их спутанно и темно. Пусть каждая вещь наглядно предлагается учащемуся в своей собственной сущности, просто, без словесных прикрытий, без переносного смысла, намёков и преувеличений. Такие приёмы хороши при превознесении или умалении, при рекомендации или порицании уже изученных вещей, а не при первичном ознакомлении с предметом; в этом последнем случае к вещам нужно подходить прямо.

Всему, чему обучаешь, нужно обучать так, как оно есть и происходит, то есть путём изучения причинных связей...»

 

***

«...Подвергать вещь общему изучению — это значит разъяснить сущность всей вещи и её видовые признаки. Сущность выясняется путём вопросов: “что?”, “какое?”, “почему?”.

На вопрос “что?” отвечает имя, род, назначение и цель вещи; на вопрос “какое?” — форма вещи или её свойство, благодаря которым вещь становится соответствующей своему назначению; на вопрос “почему?” — производящая сила или та сила, через которую вещь делается пригодной для своей цели.

Части вещи до́лжно рассмотреть все, даже менее значительные, не пропуская ни одной, принимая во внимание порядок, положение и связь, в которой они находятся с другими частями. Ведь нет ничего ненужного, и иногда в малейшей даже части заключается сила больших частиц.

Всё нужно изучать последовательно, сосредоточивая внимание в каждый данный момент только на чём-либо одном.

Не может взор сразу охватить два или три предмета иначе, как только несвязно и смутно (например, читая книгу, нельзя смотреть одновременно на две страницы, мало того — даже на две, хотя бы непосредственно примыкающие одна к другой, строки, на два слова и даже на две буквы, но последовательно — на одно после другого). Так и ум может созерцать, но не иначе, как каждый раз только что-либо одно. Следовательно, чтобы не загромождать ум, нужно идти последовательно, отделяя одно от другого...»

 

***

«На каждом предмете нужно останавливаться до тех пор, пока он не будет понят.

Ничто не происходит мгновенно, так как всё, что совершается, происходит благодаря движению; а движение протекает последовательно. Итак, нужно будет останавливаться с учеником на каждой части науки, пока он её не усвоит и пока не будет уверен, что знает её.

Различия между вещами должно передавать хорошо, чтобы понимание всего было отчётливым. Глубокая истина заключается в общеизвестном выражении: “Кто хорошо различает, тот хорошо обучает”. Множество предметов загромождает учащегося, а разнообразие путает его, если не будут приняты против этого меры: по отношению к множеству — порядок, чтобы к одному переходили после другого; по отношению к разнообразию — внимательное наблюдение различий, чтобы везде становилось ясным, чем одна вещь отличается от другой. Это одно даст отчётливое, ясное, верное знание, так как и разнообразие, и сущность вещей зависят от различий.

Так как не каждый преподаватель может с таким искусством вести преподавание, то необходимо самые преподаваемые в школах науки согласовать с законами этого метода так, чтобы нелегко было уклониться от цели.

Если бы это было признано и всё строго соблюдали, то обучение было бы столь же лёгким и приятным, как прогулка по какому-либо царскому дворцу...»

 

***

«Более, чем науками, нужно заниматься искусствами. Искусство требует трёх вещей:

1. Образца или идеи, являющейся некоторой внешней формой, взирая на которую художник пытается воспроизвести подобную.

2. Материи, которая есть то самое, в чём до́лжно выразить новую форму.

3. Инструментов, с помощью которых производится вещь.

Но обучение искусству (когда уже даны инструменты, материя и образец) требует ещё:

• правильного употребления (данных);

• разумного направления;

• частого упражнения.

Тому, что следует выполнять, нужно учиться на деле.

Мастера не задерживают своих учеников на теоретических рассуждениях, а тотчас втягивают их в работу. Так же и в школах пусть учатся писать, упражняясь в письме, говорить — упражняясь в речи, петь — упражняясь в пении, умозаключениям — упражняясь в умозаключениях и так далее, чтобы школы были не чем иным, как мастерскими, в которых кипит работа. Именно таким образом все на собственном успешном опыте испытают справедливость известного изречения: на работе образовываешься.

Всегда должна быть налицо определённая форма и норма того, что должно выполнять. Конечно, ученик должен подражать ей, внимательно вглядываясь в неё и как бы следуя по чужим стопам, ведь он не может ещё создать ничего самостоятельно, не зная, что и как должно делать; следовательно, нужно ему показывать.

Было бы жестоко заставлять кого-либо делать то, что ты хочешь, хотя он не знает, чего ты хочешь; требовать, чтобы он проводил прямые линии, прямые углы, правильные круги, не дав наперёд в руки линейку, прямоугольник, циркуль и не указав, как ими пользоваться.

Поэтому нужно серьёзно позаботиться о том, чтобы в школах для всего, что приходится делать, были истинные, точные, простые, легко понимаемые, лёгкие для подражания формы и образцы и оригиналы всех вещей, или предварительные наброски и чертежи вещей, или руководящие правила и примерные упражнения в работах. И тогда только не будет неразумно требовать от того, кому показан свет, чтобы он видел; от того, кто уже твёрдо стоит на ногах, чтобы он ходил; от того, кто умеет обращаться с инструментами, чтобы он работал...»

 

***

«Употреблению инструментов лучше учить на деле, чем на словах, то есть лучше обучать этому примерами, чем правилами.

Давно сказал Квинтилиан: “Длинен и труден путь через правила, лёгок и успешен через примеры”. Но — увы! — как мало помнят об этом правиле обычные школы. Именно предписаниями и правилами, исключениями из правил и ограничениями исключений так обременяют даже впервые приступающих к изучению грамматики, что они в большинстве случаев не знают, что делать, и скорее начинают тупеть, чем понимать.

Однако мы не видим, чтобы так поступали мастера, чтобы они своим начинающим ученикам сначала диктовали столько правил. Поведя новичков в мастерскую, мастера предлагают им наблюдать за своей работой и, как только новички пожелают подражать (ведь человек есть существо подражающее), они дают им в руки инструменты и обучают, каким образом надо их держать и действовать ими; затем, если обучаемые делают ошибки, мастера указывают и поправляют их всегда больше примером, чем словами.

Практика показывает, что подражание идёт успешно, ибо верно изящное выражение немцев: “Хороший образец находит хорошего подражателя”. Подходит сюда также и выражение Теренция: “Иди вперёд, я следую за тобой”...»

 

***

«...Насколько это возможно, при подражании и в других работах до́лжно строго придерживаться оригинала, пока рука, ум, язык, став более твёрдыми, не привыкнут свободнее и самостоятельнее оформлять сходное. Например, при обучении письму пусть берут тонкую, просвечивающую бумагу и под неё подкладывают именно ту пропись, которой желают подражать: ученики таким образом, водя пером по просвечивающим буквам, могут легко подражать прописи. Или надо напечатать прописи на чистой бумаге какой-нибудь краской, бледной желтоватой или коричневатой, чтобы ученики, обмакнув перья в чернила и водя ими по очертаниям букв, приучались подражать тем же буквам в той форме.

Формы для выполнения должны быть самыми совершенными, чтобы тот, кто, подражая им, выразил их достаточно верно, мог считаться совершенным в своём искусстве.

Первая попытка подражания должна быть самой точной, чтобы ни в одной, даже малейшей, черте в ней не было отклонения от оригинала (конечно, насколько это возможно). Это необходимо, первоначальное является как бы основою для последующего: на прочных основах можно возводить прочное здание всего остального; на колеблющихся основах всё будет колебаться. Нужно опасаться поспешности: никогда не надо переходить к следующему, не усвоив прочно предшествующего. Достаточно быстро идёт вперёд тот, кто никогда не сбивается с пути. И то время, которое уходит на правильную установку основ, есть не задержка, а лучший залог сокращения ускорения и облегчения работы в дальнейшем.

Допущенные учениками отклонения от образцов должны тут же исправляться присутствующим преподавателем, который должен обосновывать свои замечания соответствующими, как мы их называли, правилами и исключениями из правил...»

 

***

«До сих пор мы указывали, что искусства нужно изучать скорее с помощью примеров, чем правил. Теперь мы можем прибавить, что нужно присоединять сюда наставления и правила, которые бы руководили работой и предохраняли от ошибок, ясно указывая на то, что скрыто заключается в образце: с чего работу нужно начинать, куда направлять, каким путём идти вперёд и почему каждое действие должно происходить именно таким образом. Это именно то, что даст, наконец, твёрдое знание искусства, уверенность и точность в подражании.

Но эти правила, насколько возможно, должны быть краткими и самыми ясными, так чтобы из-за них не пострадало само дело; однажды усвоенные, они будут постоянно приносить пользу, даже если мы к ним и не возвращаемся. Так, ребёнку, который учится ходить, большую услугу оказывают соответствующие приспособления для ходьбы, которые впоследствии ему не нужны...»

 

***

«Совершенное преподавание искусства предполагает сочетание синтеза и анализа. Синтез имеет преимущественное значение. В большинстве случаев синтетические упражнения нужно предпосылать аналитическим.

Однако к синтезу нужно прибавлять анализ чужих изобретений и работ. Ведь тот в конце концов хорошо знает какую-либо дорогу, кто исходил её в ту и другую сторону и кто заметил все встречающиеся на ней перекрёстки и боковые тропинки.

Итак, мы желаем того, чтобы во всяком искусстве были установлены полные и совершенные образцы для всего, что должно быть в нём исполнено, обыкновенно исполняется и может быть исполнено.

Эти упражнения нужно продолжать до тех пор, пока они не доведут учеников до полного овладения искусством...»

 

***

«Основы кратчайшего пути обучения.

Это весьма трудно, скажет кто-либо, и чрезвычайно длинно. Сколько нужно для этого учителей? Сколько библиотек? Сколько труда потребуется для подобного рода универсального образования?

Отвечаю. Конечно, если в нашем распоряжении не будет сокращённых путей, — это дело огромной трудности и требует почти бесконечной работы, ведь наука так же длинна, обширна и глубока, как самый мир, подлежащий исследованию. Но кто не знает того, что длинное может сокращаться, что трудное может быть сведено к лёгкому? Кто не знает того, что ткачи чрезвычайно быстро соединяют вместе тысячи тысяч нитей, выделывая удивительно разнообразные узоры? Кто не знает, что мельники быстро перемалывают тысячи тысяч зёрен, весьма чисто и без всякого труда отделяют отруби от муки? Кто не знает, что механики совсем небольшими машинами, почти без всякого труда, поднимают и переносят огромные тяжести, а весовщики даже одной унцией уравновешивают весьма много фунтов, отодвигая унцию от центра весов?

Таким образом, для того чтобы совершать что-либо великое, не всегда нужна только сила, но нужно и искусство. Так неужели только у одних людей науки не будет хватать искусства, чтобы выполнять своё дело талантливо? Пусть хотя бы стыд заставит нас подражать искусству вышеуказанных профессий и отыскивать средства против тех трудностей, которыми до сих пор страдало школьное дело.

Тогда результаты будут следующие:

1) При меньшем числе преподавателей будет обучаться гораздо большее число детей, чем теперь при употребляемых методах.

2) Учащиеся будут гораздо более образованными.

3) Образование будет утончённее и станет доставлять удовольствие.

4) К этому образованию будут допущены также и те, кто одарён сравнительно слабыми способностями и медленной восприимчивостью.

5) Наконец, успешно преподавать в состоянии будут даже и те, кого природа не наделила хорошими способностями к преподаванию, так как каждый будет не столько черпать знания и умения из собственного ума, сколько постепенно сообщать юношеству уже готовый образовательный материал готовыми, данными в руки, средствами.

Подобно тому как любой органист легко исполнит по нотам какие-либо симфонии, которые он сам, быть может, не мог бы ни сочинить, ни исполнить одним только голосом или сыграть на память, так и школьный учитель не мог бы разве учить всему, когда всё, чему надо учить, со всеми методами ученья, он имеет в руках, как бы занесённым в партитуру?..»

 

***

«О всеобщей совершенной организации школ.

Наша цель — довести метод обучения до такого совершенства, чтобы между привычной и употреблявшейся до сих пор формой обучения и этой новой оказалась бы такая же разница, какую мы видим между употреблявшимся некогда способом размножения книг при помощи пера и изобретённым затем и теперь уже употребляемым типографским искусством.

Типографское искусство труднее, дороже, кропотливее, однако оно гораздо удобнее для более быстрого, верного и изящного воспроизведения книг. Так этот новый метод, отпугивающий вначале трудностями при своём применении, будет, однако, служить для обучения гораздо большего числа учеников, с более верным успехом и с большим удовольствием, чем это достигается при обычном отсутствии метода.

...Роль типографской краски в дидактике играет голос учителя. Правда, под давлением пресса шрифт, будучи сам по себе сухим, оттискивается на бумаге. Однако кроме известных следов, которые скоро исчезают, он ничего после себя не оставляет. Но если покрыть его типографской краской, то он даёт самые яркие и почти неизгладимые оттиски.

Так и то, что детям предлагают их немые учителя — книги, на самом деле является чем-то немым, тёмным, несовершенным. Когда к этому присоединяется голос учителя (который всё толково разъясняет согласно с развитием учащихся и учит применять на деле), то всё оживает и глубоко врезывается в сознание учащихся, так что, наконец, они действительно начинают понимать то, что учат, и сознавать, что они понимают то, что знают.

Типографская краска отличается от чернил именно тем, что она приготовляется не на воде, а на масле... Так, через приятный и простой метод преподавания, соответствующий нежнейшему маслу, должен проникать в сознание учащихся голос преподавателя и преподаваемый им учебный материал».

 

***

«Об условиях, необходимых для практического применения всеобщего метода.

В течение более чем ста лет множество жалоб раздавалось на беспорядок в школах и в методе преподавания. Особенно усиленно заботились об улучшении их в течение последних тридцати лет. Но с каким успехом? Школы всё-таки остались такими, какими они были.

По законам нашего естественного метода нельзя отрывать одни учебные предметы от других, а нужно преподавать их все вместе, подобно тому как дерево всегда растёт в целом, соответственно во всех своих частях, равномерно в этом, как и в следующем году, пока только оно будет стоять, хотя бы в течение ста лет.

Поэтому нужно искать и найти способ привести с Божьей помощью ту машину, которая составлена или, по крайней мере, должна быть составлена достаточно удачно из хороших основных частей, разумно и решительно устранить всё то, что до сих пор мешало этому движению или может помешать в дальнейшем.

...Итак, сущность всего дела зависит единственно от подготовки общеметодических книг, а последняя — от объединения для столь священной цели и совместной работы значительного числа талантливых и не боящихся труда учёных мужей. Ведь это не может быть делом одного человека, особенно занятого в другом месте, притом осведомлённого не во всём, что нужно ввести во всеобщий метод. Быть может, это даже дело не одного века, если доводить его до абсолютного совершенства. Следовательно, необходимо для этого учредить целое общество.

Для того чтобы создать эту коллегию, необходимы авторитет и щедрая поддержка какого-либо короля, или князя, или общины. Необходимо место, свободное от шума, библиотека и тому подобное. Необходимо также, чтобы никто не решался противодействовать столь святым планам, благочестиво направленным на возвышение славы Божией и благоденствие народов, а наоборот — чтобы все пожелали быть помощниками милости Божией, которая таким образом готова щедро быть ниспосланной нам новыми способами...»

 

***

«...Слово “дарование” в этом случае обозначает ту врождённую силу нашей души, которая делает нас людьми. Именно эта сила делает нас, созданных по образу Божию, способными к пониманию всех вещей, к выбору из понятых нами вещей одних лучших, к настойчивому достижению избранных, наконец, к свободному господству над вещами, уже достигнутыми, и к наслаждению ими, а через то — и к возможно большему уподоблению Богу. Угодно вам подробнее слышать об этом? Так слушайте!

Человеку прирождены четыре части, или качества, или способности. Первая называется ум — зеркало всех вещей, с суждением — живыми весами и рычагом всех вещей, и, наконец, с памятью — кладовою для вещей. На втором месте воля — судья, всё решающий и повелевающий. Третья — способность движения, исполнительница всех решений. Наконец, речь — истолковательница всего для всех.

Для этих четырёх деятелей в нашем теле имеется столько же главнейших вместилищ и органов: мозг, сердце, рука и язык. В мозгу мы носим как бы мастерскую ума; в сердце, как царица в своём дворце, обитает воля; рука, орган человеческой деятельности, является достойным удивления исполнителем; язык, наконец, — мастер речи, посредник между различными умами, заключёнными в различных, друг от друга разделённых, телах, связывает многих людей в одно общество для совещания и действования.

Так изваял нас наш Творец! Этими четырьмя пределами ограничил он свой малый мир. Так осуществляем мы в себе все свойства Божественного образа.

Действительно, быстрый ум, облетая небо и землю, способностью понимания всё покоряет, способностью суждения всё разграничивает, распределяет и в сокровищницах памяти всё складывает.

Воля со своей свободою решения, избирая из всего лишь то, что она облюбует, и отвергая то, чего не одобрит, надо всем царствует.

Рука, следуя предначертаниям ума и приводя в исполнение постановления воли, производит новое и только что не создаёт новые миры.

Наконец, язык, перечисляя по мере надобности всё то, что было обдумано, высказано, совершено (или то, что ещё должно быть обдумано, высказано, совершено), и расцвечивая всё это своими красками, распространяет свет от света, приумножает его и от одних людей переносит к другим.

Итак, отсюда, я полагаю, уже легко понять, в чём состоит воспитание природных дарований. Именно: в каком смысле о человеке говорится, что он усовершенствует поле, огород, виноградник и какое-либо искусство и, наконец, собственное тело, — в том же смысле можно говорить, что он усовершенствует и душу свою или своё природное дарование.

Искусство считается хорошо усовершенствованным, когда оно легко и изящно производит свои творения. Тело выхолено, когда волосы хорошо причесаны, кожа гладка и здорового цвета и когда в работе тело проворно.

Точно так же и духовное дарование человека будет тогда усовершенствовано, когда, во-первых, он приобретёт способность обо многом мыслить и во всё быстро вникать; во-вторых, когда он будет опытен в тщательном различении вещей между собой, в выборе и преследовании всюду одного доброго, а также в пренебрежении и удалении всего злого; в-третьих, когда он будет искусен и в выполнении совершеннейших дел; в-четвёртых, когда будет уметь красноречиво и поучительно говорить для лучшего распространения света мудрости и для яркого освещения всего существующего и мыслимого...»

 

***

«...Возможно ли культуру природных дарований распространить на какой-либо народ в целом и каким образом можно было бы легко привить её народу, ещё недостаточно образованному? Впрочем, я не вижу нужды ставить вопрос об этой возможности, когда об этом свидетельствует самый факт наличия у многих народов блестящей культуры, хотя и едва ли вполне совершенной у какого бы то ни было народа.

...И в самом деле, каким бы человек ни родился, он рождается человеком, то есть (как сказал Климент Александрийский) “одушевлённым полем”, а потому (добавляет Гиппократ) “какова роль семян в отношении к земле, такова же и роль знания в отношении к человеческому духу”.

...Средств, служащих общему развитию [человека], восемь. Я скажу о них, вы же выслушайте только и тогда поймёте, что вам советуют дело во всех отношениях прекраснейшее и легко осуществимое.

1. Первое средство состоит в том, чтобы родители и няньки полагали первое основание счастливому развитию природных дарований, старательно заботясь, чтобы с детьми не приключилось чего-либо пагубного для их жизни, здоровья, чувств, нравов. Это составляет краеугольный камень подлинного воспитания дарований, первое основание общественного благополучия при правильном о нём попечении.

2. На втором месте стоят воспитатели, попечению которых родители вверяют сыновей с той целью, чтобы те внушали всё доброе дарованиям ещё слабым, но уже предрасположенным к росту, подавали примеры честности, указывали образцы всяких разумных действий и остроумной речи и таким образом не упуская ни одного удобного случая. Велика польза от этого дела, если оно ведётся разумно, потому что первый возраст имеет свойство воска, из которого можно всё вылепить, и, подобно обезьянам, подражает всему, что только видит, — хорошему и дурному. Вот почему нет ничего справедливее изречения, утверждающего, что мы остаёмся на всю жизнь такими, какими нас воспитали в отрочестве.

3. Третьим средством общественного образования являются общественные школы, как бы общественные мастерские гуманности. Здесь надёжными учителями, облечёнными общественным авторитетом, удобопонятно преподаётся всё, что необходимо знать и чему необходимо веровать, что говорить и что делать; здесь же усердным и непрерывным упражнением во всём, заслуживающем уважения, развивается и укрепляется в детях склонность к науке, мудрости, добродетели и красноречию. Всё это совершается приятно, когда учителя и на деле являются тем, чем они слывут, будучи как бы ходячими библиотеками и живыми примерами всего, что нужно делать и чего избегать, так что подражать им и легко, и надёжно. Ибо легко следовать правильно за тем, кто правильно идёт впереди, и "каков предводитель, таковы и предводимые". Счастлив народ, получающий наставления в многочисленных и разумно устроенных школах!

4. Четвёртым средством всеобщего образования и в школах, и вне школ служат хорошие книги, подкрепляющие дарования более широким познанием вещей, всевозможными добродетелями и потоками красноречия. Говорю — хорошие книги, ибо если они действительно хорошо и мудро написаны, то представляют поистине осёлок для отточки дарований, напилок для изощрения разума, мазь для глаз, воронку для вливания мудрости, зеркало чужих мыслей и действий и руководство для наших собственных. Если бы какой бы то ни было народ во всей своей массе в достаточной мере был обеспечен такими книгами, он был бы озарён светом. Подчёркиваю: светом был бы озарён любой народ во всей своей массе, если бы он в достаточной мере был обеспечен хорошими книгами.

5. Следующее, пятое, средство изощрения дарований — частое общение с мужами учёными, благочестивыми, деятельными и красноречивыми, общение, заключающее в себе скрытую, но самую действенную силу для нашего преобразования...

6. Однако недостаточно жить в общении с мудрецами, чтобы привыкать всю жизнь проводить в труде; сами юноши должны постоянно упражняться в деятельности; только тогда выйдут из них будущие мастера, если они приобретут соответствующий навык...

7. Седьмое средство, содействующее общественному воспитанию природных дарований, составляют сами мудрые правители с их благочестиво-ревностным попечением (чтобы у подвластных им не было недостатка в школах, у школ — в учителях у учителей — в учениках, у учеников — в книгах и прочем необходимом, у всех же – в мире и в общественном спокойствии)...

8. Наконец, последнее и необходимейшее средство при культуре дарований — благодать от Бога. С нашей стороны требуется лишь одно: стремиться к свету и, обращаясь к нему, воспринимать лучи блеска его, чтобы быть в свете...»

 

***

«...Имеются и такие обстоятельства, которые препятствуют осуществлению нашей надежды (распространить культуру природных дарований среди народа) и грозят или разрушить, или ослабить её. Прежде всего, может, по-видимому, устрашать обширность самого дела, так как исправлять испорченное, конечно, гораздо труднее, чем созидать новое, это знают мудрые.

...Эту трудность победят любовь и сознание [нашей] светлой цели. Что за беда сделать попытку в серьёзном деле? Уж лучше тысячу раз потерпеть неудачу в попытках, чем тысячу раз откладывать столь славное, столь угодное Богу дело, столь полезное всем нам, столь необходимое для потомства.

Опасаться приходится и предубеждений. Одни полагают, что правильно делается лишь то, что основано на привычке, и не выносят ничего, что хоть малейшим образом от неё отступает и представляется новым. Невежде сладко само невежество, порочному мил самый порок как его собственный образ, который он боится утратить. Заставишь ли иного учиться чему-либо другому, кроме как только привычному?.. Ему покажется, что его переносят в другой мир, и он станет бояться, что волны океана поглотят его на этом неведомом пути. Ленивый говорит: “Лев на улице, погибну я посреди площади”. Но мы советовали бы вам собственным примером рассеять такой ложный страх, чтобы не было повода подражать ему.

...Надо также опасаться и ненависти зложелателей, которые, если не смогут ничего другого, то будут пытаться противодействовать нововведениям, внушая к ним подозрения. Если кто станет противодействовать стремлению к нововведениям, тот обнаружит собственное недомыслие. Ибо не ново то, что восходит к старым, даже вечным идеям: нам же предписывается всё у себя обновить. Есть и такие, что шепчут об опасностях, которые повлечёт за собой изменение привычного хода дел.

...Итак, откинув всякие колебания, вы в народе действуйте так, чтобы уже при существующих условиях начать исправление ваших школ!..»

 

***

«...Книги для стремящегося к мудрости должны быть дороже золота и серебра; воистину, ведь именно книги могут привести его к вершине желаний, а не золото и серебро: что же, следовательно, предпочтительнее?

Голодный наверняка предпочитает хлеб золоту, слепец — глазную мазь серебру, смертельно больной — лекарство сокровищам. Бесплодным останется поле, если не будут брошены семена; бесполезны будут пчёлы, если не станет садов и лугов, где собирали бы они мёд; бездеятельны станут муравьи, если перестанут существовать равнины, где они ищут себе пропитание. Точно так бесполезны глаза, если нет зрительных впечатлений; бесполезны ноздри, если нет запахов; уши — если нет звуков и так далее.

Так же празден ум, если нет пищи мудрости, которую доставляют хорошие книги, полные благих наставлений, примеров, нравственных заветов, законов и религиозных поучений. Подобно самым надёжным друзьям они беседуют с нами: искренне, откровенно, без прикрас; говорят на какие угодно темы, учат нас, наставляют, ободряют, утешают и ставят как бы рядом с нами весьма удалённые из поля зрения предметы.

О, восхитительное могущество книг, их величие и даже Божественная сила! Если бы не было книг, дикими мы были бы все, необразованными, не хранящими никакой памяти о прошлых событиях, не сведущими ни в мирских, ни в Божественных делах. Если бы что и существовало, так только устные предания, тысячу раз переиначенные непостоянством бродячей молвы. О, Божьей милостью дар человеческому уму — книги! Ничто более, чем они, не поддерживает жизнь памяти и ума. Не почитать их — значит не почитать мудрость; не почитать мудрость — значит уподобиться скотам; а это уже ведёт к непочтению перед Богом — Творцом, пожелавшим, чтобы мы были его образом и подобием.

Итак, остережёмся этого! И если с помощью книг многие получают образование даже вне школы, то без книг никто не может стать учёным, хотя бы и находился в школе; если мы любим школы, так будем любить книги — душу школ, которые, если не одушевлены книгами, мертвы...»

 

***

«...Я сказал об уважении к книгам. Но недостаточно предпочитать их золоту и хранить вместо сокровищ, ибо от спрятанного сокровища какой толк? Книги прежде всего надо читать, чтобы зарытые повсюду клады мудрости выкапывались и выходили на свет и на пользу.

...Однако какие книги рекомендуется просматривать? Все, ибо нет ни одной столь плохой книги, которая бы не содержала хоть что-нибудь полезное, по свидетельству Плиния. Но поскольку читать всё невозможно (с того времени чрезвычайно увеличилось количество книг), то, во всяком случае, многое. А если и это не удаётся, то лучше меньше, да лучше; если совсем мало, то самые лучшие.

Но как же выбирать? Скажу по своему разумению: внемлите и не пренебрегите советом.

Во-первых, рекомендую читать прежде книги реальные, нежели наполненные пустыми словами, то есть те, которые толкуют о вещах, нужных для жизни, а не те, что лишь блещут красотами слога. Ведь если мудрый писатель прекрасно излагает прекрасные мысли, то вот мы и учимся одновременно и тому и другому, словно у нас в руках орех в скорлупе, вино в сосуде, меч в ножнах и так далее.

Во-вторых, книги материального содержания следует читать прежде книг с содержанием формальным, то есть содержащие примеры и практику — прежде преподающих умозрительные наставления. Этим последним особенно грешат школы, изнуряя и обволакивая умы абстрактными наставлениями, грамматиками, логиками, риториками, вместо того чтобы скорее ввести их прямым путём в курс дела.

...Следует наблюдать за тем, чтобы не было разрыва между авторами древними и современными, между произведениями универсальными и по частным вопросам.

Ты прочёл нескольких писателей нашего времени? Вкуси античных, ибо старое вино — лучшее, говорит Спаситель.

Прочёл античных? Не презирай более поздних: они несут новые наблюдения, неведомые старшему поколению.

Прочёл что-либо общего характера? Ищи более детального освещения этих же вещей.

Рассмотрел частные стороны? Подумай, каким образом составляются они в целое.

Обобщаю: знание старых авторов достойно поощрения по причине древности; более поздних — ради расширения кругозора. Следует изучать детальные описания, потому что они сообщают многочисленные и осязаемые сведения; общие — потому что они созидают пирамиду интеллекта, придают единство и устойчивость...»

 

***

«...Недостаточно читать книги — их надо читать внимательно, с той целью, чтобы самое важное отмечалось и выносилось. Отмечалось — в самой книге, если она твоя; выносилось, то есть выписывалось, и из собственной книги, и из чужой.

Отбирать самое существенное — дело такой первостепенной важности, что немыслим толковый Читатель, который не был бы в то же время отбиратель (ибо учёным сделают тебя не книги, а работа над ними). Единственно прочный результат чтения заключается в том, что каждый в процессе выборки [существенного] делает прочитанное своим достоянием. Это единственное, что обостряет внимание, держит дух в напряжении, запечатляет воспринятое в памяти и озаряет ум всё более ярким светом, ибо не желать выделить из книги ничего — значит пройти мимо всего. Полагаться на одну лишь память — всё равно что писа́ть на ветре, потому что память наша чрезмерно воздушна, многое приемлет в себя, что вскоре теряет и упускает, если не закреплено при помощи письма и канцелярских принадлежностей.

Итак, будем помогать памяти в уловлении полезного, насколько это возможно; а, возможно, это лучше всего, если всё достопамятное будет выписываться и заноситься в наши книжки для заметок, откуда оно наилегчайшим способом может быть извлечено на все случаи [жизни]. Таков именно тот путь, которым многие учёные люди, которые кажутся почти чудом, дошли до таких пределов, что их продвижение ставит в тупик тех, кто не знает, каким вернейшим способом это достигается.

...“Так что же, — спросишь ты, — надлежит отбирать и извлекать?”. Отвечаю. Вопрос этот совсем не большой трудности. Пиши всё, что найдёшь новым для себя, доселе неизвестным; то, что, по твоему суждению, прекрасно и пригодится тебе когда-нибудь, будь то слово, или фраза, или целый период, или история, — всё, что блеснёт твоему взгляду наподобие драгоценного камня.

Некоторые только просматривают сочинения (например, богословы) и выписывают лишь то, что есть результат самостоятельного труда (автора), опуская остальное, — и таким образом целые, даже очень хорошие, книги, в которых, как представляется, не подмешано нисколько собственной муки, отсеивают. Но мы, поскольку рекомендуем занятия всеобъемлющие, советуем из любой книги, какую бы кто ни взял, отбирать и сводить вместе всё, достойное памяти.

“А каким образом?” — спросит кто-нибудь. Мнения разных людей о том, какая форма записных книжек предпочтительнее, различны; поскольку долго будет все их излагать, скажу то, к чему я пришёл в моей практике.

Самый простой способ пользоваться дневниками, то есть такой книжицей, в которую постоянно будешь записывать по твоему выбору то, что в какой-либо день прочёл, услышал, увидел, а также всё, что удачно придёт тебе на ум. И так ежедневно если будешь поступать, то, просматривая заново свой дневник, всё найдёшь и порадуешься.

Но запомни: дневник этот следует снабдить алфавитным указателем, чтобы он тебе, когда будешь искать нужное, подсказал, где оно записано для скорейшего его отыскания...»

 

***

«Во всём должно упражняться везде, но постепенно. Я говорю: постепенно, то есть я хочу, чтобы то, чему положено было основание в первом классе, в следующих классах получало постоянный рост точно таким же образом, как ежегодно всё более разрастается удачно посаженное деревцо, причём оно постоянно сохраняет свои первоначальные ветви, только доводя их до всё большего развития.

Так как строго определённых ступеней в каждом занятии есть три, — начало, продолжение и завершение — то при надлежащем их прохождении мы будем идти от одних достижений к другим. Вот эти ступени в семи предметах первостепенного значения.

Первая ступень чувств, или чувственных восприятий, наблюдается у всех малых детей в том, что они начинают поворачивать глаза к свету, уши — к звукам, зубы — к вкусным вещам и так далее. Вторая ступень у взрослых, но ещё не обученных искусству, состоит в том, что они при помощи многочисленных упражнений много и ясно видят, слышат и так далее. На третьей ступени люди уже знают способ действия, причины и различия в свете и красках, в лучеиспускании, в видении, в зрительных приборах и так далее, равно как в том, что входит в область других чувств, и научаются пользоваться остротой своих чувств для понимания тонкостей.

Понимание вещей тоже имеет три ступени. На первой мы воспринимаем исторически, что что-нибудь есть, на второй — научно, что и почему есть, и на третьей ступени при помощи умозаключения, то есть разумно, рассматриваем основания какой-нибудь вещи, так что можем выдумать даже новую вещь того же рода. Например, если кто-нибудь знает употребление компаса и, наученный лишь опытом, умеет им пользоваться, то он стоит на первой ступени знания. Если он понимает и основания таким образом устроенного компаса, то он находится на второй ступени. Если же, наконец, он дошёл до того, что в состоянии выдумать scioterica нового вида, то он стоит на третьей ступени.

Ступени памяти следующие: первая — вообще удерживать в голове вещь, вторая — уметь перечислить большее и более важное, и третья — передать всё до мельчайших подробностей.

Для рационального занятия языками существуют те же ступени: лепет (отдельные слова), связная речь (loquela) и красноречие. На первой ступени изучаются основания языка, слова, которые надо в отдельности понимать, произносить и изменять, особенно краткие, первоначальные и простые; на второй учат, как связывать из слов фразы и строить из них предложения и периоды, на третьей ступени, как из всех этих словесных элементов, вытекает поток речи, приятный и действующий на других.

Рука так же приучается к движениям и к известной деятельности: прежде всего мы начинаем владеть ею и двигать по желанию своего разума, затем делаем свою работу без очевидных ошибок и, наконец, работаем красиво и быстро.

То же самое можно наблюдать и в поведении: мы прежде всего остерегаемся грубых промахов, затем более тонких и, наконец, доходим до того, что в наших действиях, жестах и словах всё становится благоприличным и приятным.

По таким же ступеням идёт и образование сердца или души для внутреннего благочестия. Первая ступень — теоретическая, то есть истинное и полное знание того, что Бог открыл, повелел, обещал. Вторая ступень — практическая, то есть постоянное упражнение в вере, любви, надежде посредством живой деятельности. Последняя ступень есть совершенство веры, любви, надежды, вплоть до уверенности...»

 

***

«Так как только упражнение делает людей искусными, а мы исполнены стремлением сделать людей сведущими во всех вещах, искусившимися во всём и поэтому годными ко всему, мы требуем, чтобы во всех классах учащиеся упражнялись на практике: в чтении и письме, в повторении и спорах, в переводах прямых и обратных, в диспутах и декламации и так далее. Упражнения такого рода мы разделяем на упражнения чувств, ума, памяти, упражнения в истории, стиле, языке, голосе, нравах и благочестии.

Упражнения чувств необходимы прежде всего и не должны нигде и никогда прерываться, потому что для ума чувства суть путеводители к науке. Поэтому мы должны стараться, чтобы всё то, знание чего мы желаем сообщить ученикам, было представляемо их чувствам, чтобы сами предметы, будучи непосредственно налицо, трогали, приводили в движение, привлекали чувства, а последние, в свою очередь, — ум, и таким образом, чтобы не мы говорили ученикам, а сами вещи...

Частью таких упражнений чувств будет, если мы наполним все стены учебной комнаты, извне и внутри, картинами, письменами, изречениями, эмблемами и тому подобным.

...Упражнения ума, обыкновенно, будут происходить непрерывно на отдельных, проводимых по нашему методу, уроках. Каждая задача прежде иллюстрируется и объясняется, причём от учеников требуется показать, поняли ли они всё и как поняли. Так как мы воспитываем людей, а не попугаев, то они должны быть постоянно руководимы ясным светом ума.

Хорошо также в конце каждой недели или перед вакациями, по усмотрению учителя, устраивать повторения. Репетиции эти учитель должен распространять на всё, чем занимались на данной неделе, в данном месяце, в данном триместре; при этом прилежные, твёрдые в знаниях и послушные ученики должны получать похвалу, а остальные — порицание.

Упражнения памяти должны практиковаться беспрерывно, ибо вполне справедливо говорит Квинтилиан: “Мы знаем столько, сколько удерживаем памятью”. Но мы никоим образом не должны обременять учеников и заставлять их мучиться дома заучиванием наизусть: мы должны только посредством достаточного и приятного повторения ясно понятого достигнуть того, чтобы всё само собой закрепилось в памяти...»