Предлагаем вам познакомиться с книгой Д. Л. Сапрыкина об образовании в императорской России.

В этой монографии системно исследуется образовательный потенциал Российской империи, концепция и структурные особенности дореволюционной научно-технической и образовательной политики, история российского образования и науки. Также в книге структурно сопоставляется система образования Российской империи и других ведущих стран мира. Особое внимание в этом труде уделено развитию механизмов государственно-общественного управления образованием в царствование Николая II.

В приведённой ниже статье — несколько слов из книги Сапрыкина о статистике грамотности населения, которая использовалась советскими историками для доказательства теории «катастрофического отставания». Как правило, мнение о «поголовной неграмотности» населения царской России считается чем-то само собой разумеющимся, однако оно вовсе не так очевидно и требует критического анализа.

***

Следует сказать несколько слов о статистике грамотности населения, которая советскими историками использовалась для доказательства теории «катастрофического отставания». Как правило, мнение о «поголовной неграмотности» населения царской России считается чем-то само собой разумеющимся, однако оно вовсе не так очевидно и требует критического анализа.

Основную статистическую базу для выводов о состоянии грамотности населения империи дают результаты переписи 1897 года. В соответствии с её данными, в 1897 году на 1000 человек населения приходилось 211 грамотных.

Эти данные, однако, требуют уточнений. Во-первых, нужно исключить из данных переписи детей до 9 лет. Во-вторых, следует учесть неоднородность населения империи — значительное «ухудшение» статистики, в частности, давали недавно завоёванные среднеазиатские территории, уровень грамотности которых примерно соответствовал Британской Индии. При этом, например, в данных переписи не учитывались территории Великого княжества Финляндского, имевшие почти 100 % грамотного населения — один из лучших показателей в мире.

С учётом этих факторов оказывается, что в европейской России в 1897 году грамотными было 30 % населения, среди мужчин — 43 %.

Кроме того, как указывала известная исследовательница традиционного образа жизни русской деревни М. М. Громыко, в статистических данных этого периода, в частности, в данных переписи 1897 года, имело место существенное занижение уровня грамотности русского крестьянства по трём причинам:

1) часть крестьян (в том числе старообрядцы) предпочитали скрывать свою грамотность;

2) согласно традиционной методике обучения, «грамотеями» обучали сначала чтению, а только затем письму, в результате чего часть формально «неграмотных» умела свободно читать, но не умела писать;

3) значительная доля крестьян умела читать духовную литературу по-церковнославянски, но при этом не считали необходимым изучать русскую грамоту и также считались «неграмотными».

С учётом всех этих обстоятельств оказывается, что по уровню грамотности Россия оказывается в одной группе с Испанией, Грецией и Италией.

Следует учесть, что уровень грамотности — один из косвенных показателей охвата населения начальным образованием за предшествующие приблизительно 50 лет. Причём более или менее адекватно этот показатель соответствует проценту обучаемых приблизительно за 20–30 лет до переписи, то есть перепись 1897 года отражает главным образом итоги царствования Александра II, а об итогах царствования Николая II можно было бы судить только по статистическим данным 1920–40-х годов, в частности, по всеобщей переписи 1937 года (усилия советской власти по борьбе с безграмотностью позволили только отчасти преодолеть последствия гражданской войны, в частности, массовой детской беспризорности, бывшей в России невиданным до того явлением). Более актуальные данные о состоянии начального обучения давала статистика грамотности рядовых новобранцев в армии и флоте. Накануне Первой мировой войны показатель грамотности новобранцев в Российской империи составлял 70–80 %.

При этом важно, что более детальные статистические исследования грамотности населения, предпринятые в частности русскими земствами в начале XX века, позволяют оценить влияние на распространение и характер начального образования третьего (наряду с духовно-религиозной традицией и государственной политики) фактора — господствующего образа жизни, включающего экономические, гендерные, демографические и географические аспекты.

Анализ статистических данных по начальному образованию в Российской империи подтверждает вывод о том, что структурные особенности образованности населения сильно зависели не только от государственной политики, но и от установок общественных групп.

Наиболее наглядна в этом плане «аномалия», связанная с женским образованием выходцев из крестьянского сословия. Так, в начальных школах и училищах училось примерно в два раза больше мальчиков, чем девочек. В то же время индекс образовательных возможностей на гимназическом уровне у девочек из крестьянских семей оказывается выше, чем у мальчиков (0.30 у девочек, 0.26 у мальчиков). Это говорит о том, что хотя почти все крестьянские семьи отдавали в начальную школу мальчиков, только половина считала нужным отдавать туда девочек. Однако если затем ребёнок проявлял хорошие способности, девочки имели больше шансов продолжить образование на гимназическом уровне. Это, по-видимому, было связано с господствующими механизмами социальной мобильности: для девочки из крестьянской семьи с хорошим образованием резко повышалась возможность выйти замуж за представителя более высокой социальной страты.

Данный пример, как и многие другие (например, данные о грамотности детей из крестьянских семей в зависимости от величины их наделов), показывает, что образовательные предпочтения родителей-крестьян, во-первых, далеко не являются линейной функцией от их экономического положения, а во-вторых, очень сильно влияют на ключевые параметры национальной системы образования. Данный фактор был настолько силён, что органы государственной власти, в частности, Министерство народного просвещения, считали необходимым строить свою политику с учётом предпочтений крестьянских семей. Судьба министерского законопроекта о всеобщем начальном обучении (который лишь частично получил силу закона в 1908 году) в конечном счёте выражает именно эту тенденцию.

Напротив, советская практика акцентировала внимание именно на втором (принудительном по отношению к семьям) аспекте законодательства о всеобщем обучении.